— Этого не может быть, — сказал Бориска, — я только что получилот них отлуп. Они, конечно, обещали, но не раньше осени. Либо надо напрямую, забабки, а у нас сейчас голяк. Слушай, а как фамилия этого корреспондента?

— Не знаю. Зовут Антон. Фамилию мы с Вазом не спрашивали.

— Где, говоришь, они сидят? — тревожно спросил Бориска.

— Да близко, в кафе, через квартал отсюда.

— Черт. А я думаю, чего у него мобильник выключен?

— Ну да, он во время интервью всегда выключает. — Наташемгновенно передалась Борискина тревога.

Не случайно, когда Вазелин уходил, она попросила егопроверить удостоверение у корреспондента. Это мог быть кто угодно. К Вазелинуиногда приходили под видом журналистов всякие психи, фанаты или, наоборот,ненавистники, борцы за честь русской поэзии и песенного искусства. Неизвестно,кто хуже. Среди фанатов попадались фетишисты. Они отрывали пуговицы от одежды,воровали нижнее бельё, грязные носки. Один такой, вполне нормальный с виду,стянул у Ваза дорогие часы прямо с руки, другой вообще вцепился в волосы,выдрал клок.

Ненавистники могли спровоцировать Ваза на драку, оскорбить,ударить, плеснуть чем-нибудь в лицо. Но больше всего и Бориска, и Наташабоялись мелких уголовников, торговцев наркотиками. Среди публики Вазелина полнонаркоманов, и торговцы клубились стаями. В некоторых клубах был жёсткийконтроль, пронести большое количество колёс, порошка или промокашек неудавалось. Торговцы просили помочь, спрятать дурь куда-нибудь в аппаратуру,предлагали приличные деньги. Для них, торговцев, это всё равно было дешевле,чем подмазывать охрану и администрацию клуба.

— Знаешь что, Наташка, дуй-ка ты туда, в кафе, — сказалБориска.

Наташу не надо было долго уговаривать.

Повезло. Ключи от машины оказались в кармане пиджака, можнобыло не заходить домой. Зацепа не вынес бы сейчас вопросов Зои, даже одноговида её не вынес бы.

Из кафе он сразу пошёл в гараж, с нераспечатанным конвертомв руке. Сел в машину. Бросил конверт на сиденье. В голове у него звучал высокийнеприятный смех Гроша.

«Ты — один из нас. Просто не надо терять голову, распускатьсопли, становиться сентиментальным и выдумывать высокие чувства там, гдепроисходит обычная сделка».

Несколько минут он сидел в машине, тупо глядя перед собой.

«Я — один из них. Я такой же, как Грош, только он по-тихомуоттягивается с разными мальчиками, а я покупал себе одну девочку. Я оченьсильно к ней привязался и теперь не могу без неё жить. Сколько раз я всерьёздумал дождаться её совершеннолетия, развестись с Зоей, жениться на Жене иуехать с ней навсегда, куда-нибудь к тёплому морю, в Грецию, в Испанию. Я знал,что этого никогда не будет, что каждое очередное наше свидание может оказатьсяпоследним».

Декорации рухнули, но небо не стало небом, вместо него былнизкий серый потолок, в подтёках, трещинах и клочьях паутины. Вместо солнцаболталась на кривом проводе голая пыльная лампочка, и Зацепа понял, что теперьтак будет всегда. Мир для него останется мёртвым и невыносимо скучным.

— Декорации рухнули, — бормотал он и крутил тонкоеобручальное кольцо на безымянном пальце, — вокруг только грязь, я валяюсь подобломками, пытаюсь выбраться. Грош, любитель многих маленьких мальчиков,протягивает мне, любителю одной маленькой девочки, крепкую дружескую рукупомощи.

Трель мобильника привела его в чувство. На дисплее он увиделномер своей приёмной.

— Николай Николаевич, доброе утро. Тут следователь из ГУВД,— тихо и несколько смущённо сообщила секретарша.

— Следователь? Интересно, по какому вопросу?

— Он сказал, что ему необходимо с вами поговорить.

— Он что, уже сидит у тебя в приёмной?

— Нет. Он на параллельной трубке. Спрашивает, когда вамудобно, чтобы он подъехал.

— Как его фамилия?

— Соловьёв Дмитрий Владимирович.

— Что у нас на утро, на ближайшие полтора часа?

— Ничего, Николай Николаевич. Вы сказали, что будете сегоднятолько к одиннадцати.

— Ладно, передай ему, пусть подъезжает через полчаса.

Зацепа убрал телефон. Визит следователя не вызвал у негоникаких эмоций, ни тревоги, ни даже любопытства. Ему было лень думать, с чемэто может быть связано. После разговора с Грошем на него напала неодолимаяапатия. Хотелось забиться в угол, под одеяло, спрятаться, накрыться с головой,чтобы все отстали, чтобы рядом была только Женя, и никого больше.

Прежде чем выехать из гаража, он взял резервный телефон,набрал по памяти номер её мобильного. Он не собирался с ней говорить, простодолжен был услышать голос. После трёх длинных гудков ответила какая-то чужаяженщина. Зацепа тут же отключился, убрал телефон, выехал из гаража и черездвадцать минут оказался в офисе.

В приёмной, кроме секретарши, никого не было.

— Следователь ещё не приехал?

— Нет. Должен быть с минуты на минуту. Николай Николаевич, ачто случилось?

— Понятия не имею.

Зацепа нырнул в свой кабинет, еле волоча ноги, доплёлся додивана и упал на него. Что-то острое впилось ему в ладонь. Это был уголплотного конверта, который он машинально захватил из машины и нёс в руке, незамечая. Наверное, сейчас, пока он был один в кабинете, стоило взглянуть, чтоза сюрприз приготовил ему добрый друг и коллега по увлечениям Матвей Грош.

Раздирая плотную бумагу, он чуть не вывихнул пальцы, новстать, дойти до письменного стола, взять нож или ножницы было лень.Провозившись несколько минут, он достал наконец из конверта небольшую стопкуцветных фотографий.

Глянцевая бумага бликовала. Сначала он увидел знакомоедетское лицо, крупным планом. Девочка, лет тринадцати, очень бледная,измученная, как будто спала. Да, если бы не странные пятна на шее, пожалуй,можно было бы поверить, что она спит.

Каштановые косички-дреды. Он ужасно огорчился, когда онасотворила такое со своими волосами. Кажется, это было месяца полтора назад.Родинка на правой скуле, крошечная капля тёмного шоколада. Она хотела вывестиеё, выжечь лазером. Тонкий, едва заметный шрам над левой бровью. Когда ей былошесть лет, ударилась об угол дверцы кухонного шкафа.

Руки у Зацепы так сильно тряслись, что он выронил снимок,взял другой, но тоже выронил и услышал жуткий сдавленный крик.