class="p1">Приличный банковский счет и определенное положение в обществе тогда еще взбалмошный, тонувший в блуде и пьянстве молодой Жан-Жак получил от своего отца – Франсуа Лебелетье, весьма зажиточного банкира и писателя, который на ряду с иными регалиями носил перстень магистра ордена еретиков. Возглавлявший орден Франсуа Лебелетье долго не хотел вводит безалаберного сына в путанные реалии семейного подряда, от того, завеса тайны приоткрылась перед молодым человеком лишь на исходе его тридцать третьего года. Сколь значимой тогда казалась ему эта дата. К удивлению отца, прежде безудержный бунтарь не моргнув и глазом отказался от разгульной жизни и с такой же легкостью отмахнулся ото всех друзей. Лебелетье-старший знал, что сокровенная тайна, что оберегал орден не могла обратить его сына в веру. В сущности, глубоко религиозный магистр уже давно понял, что душу его отпрыска, погрязшую в болоте множества грехов уже не спасти. Но рвение с коим Жан-Жак принялся изучать не хитрые догматы братства, то остервенение, с которым он буквально зубрил долгую историю светлого воинства, что служило господу в тенях, не могло, не радовать отца.

Ретивый молодой человек, стоило ему испить из серебряного кубка на церемонии обращения, принялся ревностно служить идеалам своего ордена, своей новой семьи. В каждом очередном публицисте, искателе древностей и профессоре истории, Жан-Жак Лебелетье видел угрозу, угрозу сокровищу, идеалам братства, устоям церкви, да и всего мироздания. Тогда, тридцать пять лет назад, будущий магистр полагал что истина, что открылась пред ним должна быть сохранена во что бы то ни стало.

Впрочем, весьма радикальные суждения, высказываемы молодым Жан-Жаком, не понимал никто, даже его собственный отец. Франсуа Лебелетье предпочитал не замечать подступающих угроз, он как и прежде предпочитал отмахиваться от своего сына. Казалось магистр ордена не воспринимал наследника серьезно, будто посвятив его в тайны братства, он не считал его равным себе… Но так казалось только Жан-Жаку.

Именно тогда, в одной из небольших газет, что с особенной тщательностью теперь штудировал будущий магистр, его взгляд и наткнулся на небольшой заголовок о писателе публицисте, знатоке древней символики, ныне проживавшем в небольшом горном городке в Швейцарии. Статья отзывалась о мужчине как о экстравагантном историке-неудачнике, посвятившем свою жизнь и буквально развеявшего состояние семьи на поиск некой древней тайны.

Все прочие угрозы братству, не шли ни в какое сравнение с этим Малколмом Моро. Перечитав статью несколько раз, Жан-Жак понял, что этот человек ищет именно его древнюю тайну, его новую семью. Этот дурак Моро даже предоставил часть своих наработок, содержащих рисунки и карты для публикации. В одном из рисунков Жан-Жак без труда различил очертания медальона с запечатленным символом братства Еретиков.

Решение пришло в то же мгновение. На совещания, прения и прочие слюнтяйские методы, что так любил его бесхребетный папаша, совсем не было времени. Братству требовался воин. Воин, способный взять в руки клинок и отдать свою душу во имя великой цели, цели защиты церкви…

Дорога из Франции в Швейцарию, с учетом спешных приготовлений, заняла меньше суток и уже следующей ночь, проведя короткую рекогносцировку, будущий магистр сделал то для чего был рожден… Защитил тайну…

Жан-Жак ожидал, что такой радикальный метод устранения проблемы еще больше рассорит его с отцом, но это уже ничего не значило. Как оказалось, прочие члены братства, приняли решение Лебелетье-младшего. Все как один согласились, что Малколм Моро был угрозой, угрозой от которой он, воин света, избавил светлое воинство…

В скорости после смерти Франсуа, так и не простившего сына, Жан-Жак возглавил орден. Лебелетье-младший, был много больше готов к роли великого магистра. В отличии от своего отца, он прекрасно понимал, что залогом сокрытия любой информации является ограничение круга лиц посвященных. К счастью, расправляться со старцами ордена ему приходилось лишь в крайних случаях. Болезни, физические и духовные, со временем забрали остатки некогда великого братства, оставив тайну на попечение лишь Лебелетье и его единственного помощника.

– Значит, это всего лишь месть? – наконец стряхнув негу воспоминаний, старик сосредоточенно уставился на Ивана: – Странно, ты не находишь?

– Месть… Не нахожу… – более чем спокойный профессор, словно ведя легкую светскую беседу, коротко пожал плечами. Удерживая пистолет, словно он ничего не весил, Южин уже несколько минут расхаживал из стороны в сторону.

– И каков же был план?, – старик перешел на привычное ему стальное рычание. Он с пренебрежением взирался на пленителя, словно это он держал Ивана на мушке пистолета: – Не верится, что произошедшее входило в твои планы…

– Мой план закончился неделю назад…, – все же согнув руку в локте, Иван на манер Джеймса Бонда – Шона Коннери прислонил ее к телу, тем самым дав себе возможность расслабить изрядно уставшие мышцы.

– Неделю? – удивился магистр.

– О, да… – несмотря на напускную расслабленность, рассказ о своей родословной и полученном десять лет назад от Швейцарского детектива Ганса Хубера послании, дались ему тяжело, тогда как сейчас речь профессора стала размеренно-легкой: – … Как и прежде, я рассчитывал быть сторонним наблюдателем…

– Наблюдателем? – снова переспросил старик.

– Послушай, если ты не престанешь перебивать меня своими удивлениями, это может затянуться… – раскинув руки в стороны и пожав плечами, Иван изобразил недовольную гримасу и тут же продолжил прерванную мысль: – …Когда я вспомнил историю своей семьи и ознакомился с материалами уголовного дела, я больше не имел морального права, снова похоронить воспоминания о твоих изуверствах внутри себя. У меня просто не было иного выхода, кроме как продолжить изыскания отца. Не на долго прервав монолог, Иван жестом показал старику, что не желает слышать каких-либо вопросов и сделав несколько шагов к пирамиде, тяжело уселся на ближайших порог: – К твоему сведению магистр, детектив достаточно близко подобрался к ордену, будь ваш кружок по известнее, на подобии иллюминатов, или масонов, ты бы уже давно прописался в швейцарской тюрьме!

– Что значит, «как и прежде»? – спокойствие Ивана, с которым он говорил, буквально выводила старика из себя. И без того неуравновешенный магистра, терял остатки контроля, не будь в руках его пленителя оружия он бы уже давно бросился на него.

– Скажи мне, ты помнишь с чего все началось? – склонив голову на бок, Иван явно устал отыгрывать свою роль. На его лице читалось презрение и ненависть к пленнику: – Что послужило катализатором всех событий?

В одно мгновение и без того бледное лицо старца, сталось и вовсе пепельным, а гневное выражение куда-то тотчас улетучилось, представляя место растерянности. С трудом борясь с подступающей темнотой, старик наконец осознал. Не успел Иван закончить фразу, как вся цепочка событий выстроилась нужным порядком. Только сейчас француз осознал,