Законники бросились считать.

— Семнадцать кусков! Ого! Дышим, кенты! — завопил Полудурок.

— А сам фраер? Ожмурили? — поинтересовался Цыбуля.

— Накрылся. Тайгой, — развел руки Горилла и, глянув в угол, где спал Любимчик, добавил: — Хотел я его на перо взять, но тайга опередила, распорядилась по-своему.

Фартовые, подсев к столу, внимательно слушали, что случилось на заимке. И только Кот сидел в стороне, в который раз перечитывал письмо, полученное издалека.

Его не интересовал фартовый треп. Он думал о своем. Ночи без сна проводил. Одна мысль точила, не давала покоя. Через месяц кончается его срок. Он станет свободным. Куда податься?

«В «малину»? Она рано иль поздно снова затянет под запрет- ку. Конечно, можно выжить. Но сколько раз мог не выжить? Ког- да-то это кончится. Но, может, не стоит шутить с фортуной? Ее терпение не бесконечно. Может, пора остановиться? Ведь вот он — шанс! Его судьба дарит. Пока не все потеряно. В другой раз удача не улыбнется. Не все в жизни можно измерить тугими кошельками. А такой шанс, как теперь, ни за какие башли не купить. И не украсть», — вздыхал Кот.

Полудурок понимающе смотрел на Костю. Без слов дошло, отчего кенту даже бухать охота пропала.

— Сюда вытащишь иль к ней махнешь? — кивнул он на письмо.

— Там пришьют за откол. Не дадут дышать. Добро

бы меня. А если ее?

— Так волоки сюда. Давай вызов оформим. Пока бумаги туда-сюда ходят, ты уже вольный, — услышал Горилла.

— Мамаша у нее старая. Больная. Дорогу эту не вынесет…

— Что ж, из-за нее кайф ломать? Эти старые пердуньи весь век болеют, а скрипят дольше здоровых. Пусть она остаток на своей кочке скрипит. Вы ей помогать будете. В отпуск наведываться. Зачем тебе морока лишняя? С молодой женой надо вдвоем дышать. Чтоб никто меж вас не стоял, — трубил Филин, заглянувший в барак на огонек.

— Три хазы пустуют. Любую бери! — поддержал Полудурок.

Кот думал. Его «малина» взыщет за все. Ведь вот и сюда, в

Трудовое, грев подкидывали кенты. Его ждали. Считать фартовые умеют: знают, когда должен выйти. Приморись, и сюда нагрянут. За откол вмиг на перо возьмут…

— К нам ни одна падла не возникнет сама по себе. Тут и пропуск, и вызов нужны. Без тех ксив шагу не сделаешь. Да к тому же не ты один. У нас у многих тут семьи имеются. Без них — не дышать. Тебя тронут? А мы на что? Ждать станем? Все нынче одинаково дышим, — убеждал Горилла.

И Кот решился. Целый вечер писал письмо. Каждое слово обдумывал. К ночи голова гудела. Но утром отправил письмо.

Фартовые знали, что участковый уже привез с заимки тело Любимчика. Гориллу не допрашивали - , таежкое зверье так обезобразило лицо, что вопросов у следователя не возникло. Да и вскрытие подтвердило, что на теле покойного нет следов насилия и умер он от удара суком в область сердца.

А вскоре в Трудовом снова стихло. Одни законники работали на делянах — заготавливали лес, другие — промышляли в тайге пушняк.

Зимовье Притыкина оказалось тесным для фартовых. И мужики решили, пока не поздно, поставить хоть какую-нибудь пристройку к дому старика. Говорили об этом в селе. Но участковый и председатель сельсовета отмахнулись. Мол, без вас забот хватает. И решили обойтись своими силами.

Ночевали в палатках, пока снег не выпал. Строили вечерами.

От шума пил и топоров, от людских голосов пушняк ушел из угодий. А потому на промысел уходили далеко. Возвращались усталые. Но холода подгоняли. Приходилось торопиться. Спать ложились за полночь.

За пару недель поставили избушку. И когда над ней легла крыша, условники перебрались туда. Ночами в палатках спать уже невозможно: холод одолел. Вначале Полудурок не придал значения кашлю. Подумаешь, мелочь. Правда, кенты ворчали, что ночами спать мешает. А кашель не унимался. Он доводил до рвоты. Он изматывал. Он не прекращался ни на минуту. У Сашки начался жар.

Когда его положили спать у печки, фартовый уже бредил. Законники решили отправить его в Трудовое. Но Полудурок упирался. Ведь по больничным не шли зачеты. Значит, он позднее станет вольным.

— Отваливай, кент, дыхалку ты обморозил. В ящик сыграешь. Хиляй в Трудовое. Пока не поздно, — уговаривали Сашку условники.

И однажды он решился. Фартовые отпаивали его горячим чаем. И Сашка ненадолго засыпал. Он так измучился от жара и слабости, что даже вставал с большим трудом.

Условники хотели отправить его со Скоморохом. Но Сашка отказался и утром незаметно ушел с заимки.

К вечеру над тайгой разгулялась пурга. Она сорвалась внезапно. И, смешав в одно месиво тайгу и небо, осатанело билась в зимовье.

Условники сидели в тепле. Но разговор не клеился.

— Как-то там Полудурок? Успел ли доползти до села? — обронил кто-то задумчиво.

Вслух его никто не поддержал. Но на душе скребануло.

— Кончится пурга — надо в Трудовое смотаться. Узнать про Полудурка. И зачем одного отпустил? — казнил себя Тимофей.

Сашка, устав бороться с пургой, свернул к дереву. Сел под него перевести дух, согреть озябшие руки. И пригрелся в сугробе. Увидел во сне белый дом. Большой, воздушный. Какие в сказках бывают. Жить в таком не доводилось. Вокруг дома сад. Деревья в белом цвету. Рядом море. С белым песком у воды. Сашка шел по песку. Какой он теплый! Прилечь в него, упасть и зарыться с головой, с ушами, с сердцем. Быть может, песок очистит больную душу от прошлых бед. Ведь сколько на ней болячек! А может, припоздал очиститься? Перебор получился? Ведь вон как болит душа, щенком скулит. Видно, люди стареют, а душа — никогда. Ей одной нет сносу. Значит, стоит ее вымыть…

Песок лез в нос, уши, глаза. Настырной теркой скреб шею. До боли, до дыр.

— Ну, давай, родимый, шевелись. — Мелькнуло и погасло перед глазами лицо старухи, красное, в морщинах. — И куда занесло бедолагу? На погибель свою в пургу ходят. Очнись, — увидел он обледенелую собачью морду перед глазами.

Очнулся Сашка лишь на пятый день в доме лесничихи — старой, суровой Торшихи.

Толстая, рослая бабка, она одна управлялась с участком. Вырастила дочь. Та теперь на материке жила. Замужем. Троих детей имела. К бабке иногда приезжала. Всей семьей. А в остальное время старуха жила одна, как состарившаяся медведица в берлоге. В селе она бывала редко. Разве за солью в магазин приезжала. Все остальное имелось в избытке.

В этот раз она ездила на почту, отправила внучатам гостинцев. Когда возвращалась — пурга поднялась. До избы недалеко. Дорогу к ней вслепую могла найти и не беспокоилась. Но тут собака рванулась к сугробу. Рыть его стала. Выкопала мужика. Тот замерзал. Баба перекинула его в сани. И привезла домой. Думала после пурги отвезти в Трудовое. Но человек оказался больным.

Он бредил день и ночь. Из закрытых глаз текли слезы. Его душил кашель, бил озноб, а к ночи он горел от температуры. И бабка поняла, кто он и откуда. До нее иногда доносились новости из села.