казни царя в узком кругу. И то, что этот рассказ звучал в том самом месте, где жили в роскоши и тунеядствовали те самые расстрелянные, особенно возбуждало слушателей. Заодно лектору предложили недельку отдохнуть в царских покоях. У Кривошеина не было времени ждать Юровского в Москве, и он приехал следом.

Снова он шел к морю. Синяя накипь глициний, белая пена акаций – головокружение и колкий озноб сердца … Кривошеин ждал и боялся припадка забытого счастья на царской тропе, но успел справиться, прежде чем впереди замаячили белые колонны над ослепительной лазурью. Он сразу увидел всю группу, живописно расположившуюся под колоннадой. Человек двадцать в больничных пижамах – только мужчины – сидели на стульях вокруг грузного лектора с густой седеющей шевелюрой и массивным профилем римского патриция. Кривошеин, конечно, узнал Юровского. Он единственный был одет не в пижаму, а в летний светлый костюм и белую рубашку с отложным воротником. Колонны, море и светлые свободные одежды – симпозиум античных философов, не иначе.

На подступах из куста выдвинулся страж, закамуфлированный больничным халатом.

– Товарищ, проходите, не задерживайтесь.

– Почему?

– Здесь спецмероприятие.

Кривошеин показал свое удостоверение, и страж ретировался за куст.

Юровский прервал рассказ на полуслове, глянув в сторону Кривошеина. Остальные тоже обернулись. Кривошеин втянул голову в плечи, сделал извиняющийся жест – продолжайте, товарищи – и сел поодаль на свободный стул. Пару секунд Юровский соображал, спросить или не спросить у новичка, кто он такой. И не спросил: ведь страж его пропустил. Юровский продолжил:

– …Погрузили, наконец, тела в грузовик. Распорядившись все замыть и зачистить, мы примерно около трех часов ночи или даже несколько позже отправились. Где предполагалось схоронить трупы, я не знал, это дело было поручено товарищу Ермакову, который и повез нас куда-то в Верх-Исетский завод. Там нас встретил целый эскорт верхом и в пролетках. Я спросил Ермакова, что это за люди, зачем они здесь, он мне ответил, что это его люди. Я услышал отдельные выкрики: «Мы думали, что нам их сюда живыми дадут, а тут, оказывается, мертвые». Они приехали расстреливать Романовых. Грузовик наш с телами застрял в грязи. Тут же некоторые из добровольцев стали расстегивать кофточки девиц, и снова обнаружилось, что имеются ценности и что их начинают присваивать …

Оглушительно звенели цикады, и Кривошеину приходилось напрягать слух, чтобы следить за повествованием прокуратора Ипатьевского дома, и все же он не придвигался ближе к группе, инстинктивно сохраняя дистанцию. Птицы тоже мешали. Мешало синее море за колоннами. Мешал буйно цветущий сад и весь этот день с безмятежным небом – все восставало против тихого рассказа о скорбном труде палача. Группа слушала, сплотившись. Время от времени появлялись отдыхающие – по одному и группами. Их отгонял страж всего несколькими словами вполголоса.

Юровский повествовал:

– …Тогда я распорядился приставить людей, чтоб никого к грузовику не подпускать. Да, товарищи, народ еще зачастую несознательный был. Приехали пьяные царя и царицу убивать, над царевнами покуражиться. Пришлось даже в воздух стрелять, чтобы образумить …

Пролетели на велосипедах две девушки и парень, отставший; девушка тренькнула звонком и крикнула:

– Давай, слоник!

Унеслись за поворот. Юровский подождал, пока развеется в эфире их легкокрылый след, и завел снова свою тоскливую шарманку:

– …Застрявший наш грузовик не двигался с места. Куда ни идем – все болото. Думаю: столько людей, лошадей, так хотя бы телеги были, но они на пролетках приехали. Стали разгружать с грузовика трупы и сажать в пролетки. То есть натурально сидя помещали тела, потому что иначе никак … Только когда уже рассветало, мы подъехали к месту. Но возле намеченной для погребения шахты сидели у костра крестьяне, очевидно, заночевавшие на сенокосе. Было совершенно невозможно продолжать работу на виду у свидетелей. А тут еще эти проклятые ценности. Нужно было на определенном расстоянии оцепить место, что я и сделал …

Постарел комендант Дома особого назначения. Повествовал не то чтобы печально, но утомленно, без энтузиазма, которого от него, наверно, здесь ждали.

– Я велел спускать трупы в шахту, но сначала снимать с них одежду, сжигать ее, чтобы убрать лишние наводящие доказательства, если трупы почему-либо найдут. Когда стали раздевать, то обнаружили на дочерях и Александре Федоровне лифы, в которых были зашиты бриллианты и другие ценности. Они были как защитные панцири. Вот почему ни пули, ни штык их не брали. Так что в их предсмертных муках, кстати сказать, кроме самих Романовых, никто не был повинен. Ценностей этих оказалось всего около полупуда. Одежду сожгли, а трупы, совершенно голые, побросали в шахту. Вот тут-то и началась новая морока. Вода-то в шахте чуть покрыла тела, что тут делать? Надумали взорвать шахту бомбами, чтобы завалить. Но из этого тоже ничего не вышло. Я увидел, что так оставлять нельзя и все надо начинать сначала …

Юровский перевел дух и налил себе воды из графина. Воспользовавшись передышкой, слушатели одновременно вздохнули и переменили позы.

– Товарищи, если что неясно или хочется уточнить, задавайте вопросы, – предложил Юровский.

Никто ничего не спросил. И тут раздался бодрый голос со стороны:

– Сюда, сюда, товарищи! Подтянитесь! Мы приближаемся к одной из главных достопримечательностей Солнечной тропы. Это так называемая полуротонда …

Царская тропа теперь именовалась Солнечной.

Высокая дама в панаме и с веером вела за собой группу. Тут же перед ней возник страж, тихо сказал ей что-то, но она ничуть не смутилась.

– У нас тоже мероприятие! Экскурсия для отдыхающих по линии профсоюза.

Страж пытался возражать, но дама отодвинула его корпусом и прошла в ротонду, не обращая внимания на сообщество под сенью колонн.

– Сюда, товарищи! Смелее!

Юровский кивнул стражу, чтобы оставил группу в покое, и улыбнулся своей аудитории, предлагая немного подождать. Группа – человек двадцать обоих полов и всех возрастов – заполнила ротонду.

– В 1843 году началось строительство царского дворца в Нижней Ореанде, – декламировала дама в панаме, – и в честь этого события была быстренько построена эта полуротонда – символ царского имения …

Экскурсанты подходили к балюстраде и смотрели на пейзаж.

– …Последний царь любил, гуляя этой тропой с царицей или всем семейством – с дочерями и сыном, остановиться здесь передохнуть и выпить чаю. Слуги накрывали столы для чаепития …

– Прямо здесь? – спросила круглолицая гражданка, водившая за собой мальчика лет семи.

– Да, вот прямо здесь, где сидят товарищи.

– Жили же люди, – сказала круглолицая дамочка. – Небось и теперь неплохо в Парижах проживают.

Всегда найдется кто-то, до кого почему-то не дошли общеизвестные факты. И все, кто был в ротонде, – экскурсанты и слушатели Юровского