И этот туда же.

Я бы с куда большим удовольствием работала на палубе — ветерок, солнышко, воздух восхитительный, но ворчание Сэли — «сядьте, вы-же-женщина» — выводило из себя, а его болтовня о Вольных Городах Тэха-Эн и Линнеи сбивала весь настрой. В теории я, конечно, могла бы попросить степняка замолчать, но на практике… Он же почти как Йарра, таким слугой попробуй покомандовать! Проще в каюте спрятаться — и от него, и от Сиятельства, велевшего отдыхать.

Рени, в отличие от Сэли, не раздражал: злиться или сердиться на этого маленького человечка было просто невозможно. Смешливый, улыбчивый, предупредительный — эдакий добрый дух корабля, — он стал единственным, кому я смогла рассказать все. Совсем все. Даже о детстве, даже о матери. Даже о Стефане — о старшем брате Йарры я никогда не говорила ни с Тимом, ни с Раду. Еще о Джайре, и даже о том, что нищенствовала, — подумалось, Рени не станет меня за это презирать.

А началось все с того, что целитель похвастался летающим ковром — мол, у него такой в Фарлессе остался.

— Большой, с половину каюты! Я на нем над городом и пустыней летал! — развел он руки в стороны и побежал вокруг стола, показывая, как это было здорово.

— А я зато мантикору убила, — не придумала я ничего более поразительного.

— Как? — споткнулся Рени. — Где? Когда? Я видел мантикор, это ужасные звери!

— Давно. — Я потерлась щекой о плечо — шрам исчез, но привычка осталась. Выдохнула, наклонилась, обняла колено, растягивая в шпагате левое бедро. — Десять лет назад, неподалеку от замка.

— То есть вам было… — подсчитал Рени, — вам было восемь?

— Угу.

— Как это случилось, госпожа? — сел он на пятки, глядя на меня огромными шоколадными глазами.

Ну я и рассказала, умолчав, правда, о флере и алмазах. Потом перескочила на Роха, с него на Джайра Сорье и того гаденыша, что травил меня в замке князя. Потом на княжескую кухню. А в конце — на Стефана.

— Почему вы плачете, господин Литами?..

Карлик вытер лицо и осторожно, будто боялся, что оттолкну, погладил меня по плечу. Я его потом еще и утешала, представляете?

— Ну что вы, все же хорошо. Я в порядке, правда, — улыбнулась я, когда Рени забормотал о травмах детства. — Мой брат говорит, о прошлом стоит думать, только если можешь что-то изменить. А если нет — извлеки из случившегося урок и живи дальше.

— Ваш брат — мудрый человек, госпожа, — шмыгнул носом Рени.

Мудрый, да. А еще гад, и при встрече я ему лицо разобью, я обещала.

О том, что я шильда, Рени догадался сам. Причем упомянул об этом совершенно между делом, будто в мире нет ничего обычнее ведьмы.

— Госпожа, я же у пустынного колдуна учился. А моя подруга, Фьоли, дочь песчанницы и огненного мага. На юге совсем другие нравы…

Только мы на севере.

— Рени, не вздумайте рассказать графу о своих догадках. Или он знает? — озарило меня. — Вы поэтому до сих пор на корабле?!

Карлик замолчал и отвернулся.

— Ваше Сиятельство! Мы можем поговорить?

— Господа, — извинился граф перед офицерами и, крепко взяв меня за локоть, отвел в сторону. — Я слушаю.

— Отпустите, пожалуйста, Рени. Он никому не расскажет обо мне, он…

— Это невозможно, — отрезал Йарра.

— Но…

— Нет, Лира. Иди к себе.

— Вы мне желание обещали, помните? Любое. Я прошу вас не трогать Рени Литами и позволить ему уехать, — уставилась я в холодные светло-голубые глаза Его Сиятельства.

— Это неразумное желание, — поморщился граф.

— Вы обещали. Пожалуйста, господин! Я прошу вас!.. — молитвенно сложила я руки. — Пожалуйста!..

— Хорошо, — сказал после паузы Йарра. — Я отправлю его в Фарлесс. Но позже, мне сейчас не до того.

— Спасибо, господин! — чуть не подпрыгнула я, представив радость Рени. Честно говоря, я совсем не рассчитывала на удачу.

— Пожалуйста, Лира… Причешись, у тебя волосы растрепались, — сказал граф и долго заправлял мне за ухо выбившуюся прядь.

Сэли стукнул по стене, предупреждая о приближении Йарры, и я поспешно натянула тунику, схватилась за книжку, имитируя чтение. Подыгрывавший мне Рени захихикал, прикрывая ладошкой рот, и состроил восторженную физиономию.

«— Так как, вы говорите, называется это блюдо? — сыто рыгнул Плюм.

— Купидончики, — процедила Эмеральда.

— Хороши, засранцы!»[41]

— Отдыхаешь? — спросил вошедший граф.

— Да, господин, — кивнула я.

Забавно. Раньше Его Сиятельство ругал меня за лень, а последние дни отчитывал за чрезмерное усердие.

— Переобуйся, сойдем на берег.

На берег мы теперь сходили часто. Выпрыгивали из лодки и шли на противоположный конец острова, подальше от людей. Легкая растяжка, тщательная разминка суставов, а потом — танец змеи, как я назвала про себя то, что создал Йарра. Пока — медленно, очень медленно. Просто па, просто связки и переходы между ними, но даже этого хватало, чтобы я начала вибрировать, как серебряная струна, а на горизонте моей пустыни появилось темное облако самума. Я пугалась и вываливалась из транса.

А вдруг я не смогу вернуться? Я помню колючий песок и смешавшиеся реальности, помню, что не различала ни друзей, ни врагов, что не остановилась бы, если б не Тим! В тот раз он меня вытащил, но сейчас его нет рядом!

— В тот раз? — нахмурился Йарра.

Мы сидели на песке, у кромки воды, и смотрели на лунную дорожку — издали она казалась выложенной монетами. Возвращаться к лодке Его Сиятельство не торопился.

— Да, после… После того, как вы вернули меня в замок. — В самом начале наших странных отношений. Когда я ненавидела и боялась его, а он ненавидел меня и себя.

Йарра кивнул и отвел глаза.

— Почему не сказала?

Вместо ответа я пожала плечами. Тогда я даже подходить к нему не хотела, не то что разговаривать, а потом это перестало казаться важным. Провалов ведь больше не было.

— Лучше, если бы твоим якорем стало место. Библиотека, например. Или лаборатория — ты же любишь там сидеть. В отличие от людей, места не меняются и не уходят, но раз уж Тимар…

Йарра встал.

— Всегда держи его здесь, — положил он ладонь на мой лоб, — и здесь. — К груди он не прикоснулся, просто показал на сердце. — Думай о том, что он ждет тебя, и… Что тебе с ним хорошо, — невнятно сказал граф. — Отдохнула?

— Да, господин.

— Тогда еще раз, и возвращаемся.

Я встала, привычно поднимая руку вверх — приветствуя немеркнущее солнце моей пустыни и вызывая ветер на поединок. Вспыхнул алым сланцевый столб караванной тропы, взметнулись песчаные вихри, потемнел горизонт, и над барханами поплыл, потек голос графа: