Я оставлю это себе на память.

Оно проводит когтем по фарфоровой глади черепа, снимая с него кожу, как с подгнившего фрукта, выискивая…

Выполни свою задачу.

Архисифранг рычит, клацает когтями и топает лапами в припадке яростного, но бессильного неповиновения. Как? Как он может причинять ему боль? Мир подобный хлебу. Подобный крему или сладкой лепёшке. Мир, полный сделанных из мяса кукол!

И тем не менее щетинящийся колющими иглами, битком набитый кромсающими зубами.

Какими удовольствиями я мог бы одарить тебя, смертный… какими изысканными наслаждениями.

Я принимаю дары прямо здесь.

Обольститель Воров, возложив мёртвое тело на своё чешуйчатое плечо, вступает в пустую и безучастную тьму. Его пылающая шкура создаёт рядом с ним наполненную зловещим сиянием сферу, которая при каждом его бычьем выдохе чуть вырастает в размерах. Но вокруг не видно ничего, кроме вымощенной грубыми булыжниками поверхности пола – столь огромно помещение. Лишь когда горящий след его крови удлиняется, становится виден край громадного зала – и их цель: циклопические глыбы каменной кладки, массивные квадратные колонны… и исполинская золотая стена…

Ангел Мерзости.

Кахалиоль останавливается между двумя колоннами, тщательно вглядываясь во мрак своими инфернальными глазами. Кровь, вытекающая из его трофея, вскипая, шипит на полу.

Да… – бормочет Слепой Поработитель.

Они глубоко во чреве Высокой Суоль, где массивные стены Голготтерата смыкаются с непроницаемой шкурой инхоройского Ковчега. Огромная изгибающаяся поверхность Высокого Рога вздымается перед демоном, расплёскиваясь багровыми отсветами и вскипая мерцающим золотом. Обширная расщелина примерно тридцати шагов шириной и чересчур глубокая, чтобы её можно было промерить взглядом, отделяет Ковчег от каменного пола Суоль. Пропасть под их ногами представляется столь же бездонной, сколь высоко воспаряет вверх инхоройское золото. Оболочку, однако, едва ли можно назвать неповреждённой. Через бездну переброшен чернокаменный мост, покоящийся на золотых балках и соединяющий Суоль с огромной прорехой в шкуре Ковчега, защищённой бастионами столь же могучими, как и любые другие в Голготтерате – словно каменной кладкой пытались заложить дыру в корпусе корабля.

Вот они, – сообщает коварный шёпот, – Юбиль Носцисор…

Внутренние Врата.

* * *

Зловоние выпущенных кишок повисло в воздухе. Забитая людьми теснина Тракта билась и содрогалась по всей своей длине. Тысячи воинов Ордалии сбились возле каждого из трёх проломов в темнеющие, словно тучи, толпы, напоминающие огромные кляксы, щетинящиеся поблескивающими клинками. Экзальт-магос провела своих сестёр над кишащими людьми руинами Гвергиру, оказавшись по ту сторону разрушенных стен и бастионов внешней линии укреплений. Багряные Шпили, пройдя над скалами Струпа, прикрыли правый фланг, а колдуны Имперского Сайка сделали то же самое слева. В то время как свайяльские ведьмы отступили прямо на поле Угорриор, адепты Завета укрылись за северным участком неповреждённой стены, а колдуны Мисунсай – те из них, что вняли её призыву, – оказались под защитой южной куртины. Мужи Ордалии в смятении взывали снизу, проклиная их за малодушие, но взор Анасуримбор Сервы не отрывался от зловещих уступов Забытья. Атака башрагов была предпринята не просто так. Нечестивый Консульт осознанно сдал убийственную Пасть Юбиль и защищавшие её чудовищные бастионы…

Засада была частью гораздо более масштабной ловушки. Воинству грозила ещё большая катастрофа.

Но откуда?

Десятки адептов проигнорировали её призыв к общему отступлению, большинство из числа Мисунсай, но двое из её собственной Школы: Хютта-Мимот и Сафараль – старые, упрямые души, женщины, занимавшиеся ведьмовством даже под угрозой пыток и смерти задолго до Аннулирующего Эдикта и основания Свайяльского Договора. Когда отступили их сёстры, они, вместе со своими тройками, не двинулись с места, то ли оказавшись не в состоянии бросить на произвол судьбы погибавших внизу людей, то ли следуя определённому образу действий, который почитали решительным или же героическим.

Серва запретила любые попытки связаться с ними или их подчинёнными. Пока что знание было высшей целью – и её миссией.

Столбы дыма продолжали подниматься над златозубыми парапетами Высокой Суоль, закручиваясь шлейфами вокруг основания Воздетого Рога – колыхающиеся чёрные проплешины, обвивающие золотого исполина. Она наворожила колдовскую Линзу, осыпая ругательствами своих сестёр, то и дело заслоняющих ей обзор. И тут Мирунве принёс сообщение о том, что адепты Мисунсай заметили ещё одну Орду, изливающуюся вниз по северо-западным склонам Окклюзии. Сколь бы катастрофическими ни были эти известия, Серва продолжала неотрывно разглядывать Голготтерат через свою Линзу, узрев, наконец, множество нелюдей-эрратиков, внезапно сошедших вниз с парапетов Девятого Подступа – квуйя, чьи черепа в сиянии семантических конструкций представлялись взору тёмными силуэтами.

Упыри.

Щекочущие точки небытия, перемещающиеся несколько ниже, привлекли её внимание – созвездия незримых хор, влекомых незримыми руками. Она перенаправила Линзу на Третий Подступ, где обнаружились отряды несущихся вприпрыжку стрелков-уршранков.

– Стоим на месте! – прогрохотал её голос в безоблачном небе.

Она пролаяла приказы ведьмам из своей Тройки, которые, в свою очередь, передали их великим магистрам, а также её брату Кайютасу – экзальт-генералу и отрядам лучников-хороносцев, остававшимся на поле Угорриор.

Бычий рёв башрагов и визгливые человеческие вопли гремели повсюду. Группы стрелков-уршранков заполнили парапеты Третьего Подступа.

Дождь из капелек небытия обрушился на ослушавшихся приказа экзальт-магоса ведьм и колдунов.

Серва прекратила поддерживать Линзу. Хютта-Мимот и ведьмы её тройки одна за другой исчезли в мерцающих вспышках. Сафарал и её сёстрам повезло больше, лишь одна из них, Хереа, оказалась поражена хорой, оказавшись на пути целой их волны.

Но упыри-квуйя уже были рядом. Более сотни их спустились по уступам Забытья – некоторые были обнажены, не считая хитросплетений церемониальных шрамов или вязи нанесённых на кожу священных текстов, другие явились во всём ишройском великолепии – в сиянии шелков и блеске нимиля, остальные же оказались замотанными в гниющие тряпки. И все они издавали безумные завывания, извергающиеся геометрическими построениями из огня и света.

Но экзальт-магос знала, что время ещё не пришло.

– Держим позицию! – прогремела она.

Из не последовавших за Сервой свайяли лишь Сафарал парила с полностью раскрытыми шлейфами. Мифарал, её сестра, как по крови, так и по ведьмовскому искусству, держала на руках раненую Хереа. Женщины одновременно подняли глаза, обнаружив, что находятся в точке, в которой сходятся два десятка блистающих Гностических Напевов. Две ведьмы из трёх протянули не более десятка сердцебиений. Несмотря на то что Сафарал избежала основного удара, она оказалась отброшенной к уцелевшему участку стены между Дорматуз и Гвергиру. Упыри преследовали её потоками воющего света, сияющей кутерьмой Напевов – Иллариллическими Примитивами и Тимионскими Агрессиями, избранными эрратиками-квуйя не столько осознанно, сколько в силу обуревавшей их ярости. Сафарал пыталась спастись бегством от этого убийственного натиска, её потрёпанные Обереги парили вокруг ведьмы эфирными знаками. Но упыри близились, обдирая, пронзая и молотя её вспышками достаточно яркими, чтобы бросить тени на стоящее в зените солнце, и без разбора убивая всех подвернувшихся под руку неудачников, мимо которых Сафарал пробегала, пытаясь укрыться от смертоносного колдовства. К этому времени первые из вновь снарядивших свои стрелы лучников-хороносцев начали взбираться на устоявшие островки разрушенных стен, поспешно, насколько это позволяли развалины укреплений, занимая позиции, незаметно прицеливаясь и открывая стрельбу. Невообразимо древние, вожделеющие скорбей и разрушений, эрратики-квуйя не почувствовали хор через громады массивных куртин. Некоторые из них, заметив новую угрозу, останавливались, но многие продолжали охотиться за Сафарал, сумевшей укрыться за торчащим среди руин золотым зубцом.