Невзирая на предостерегающий окрик «Ноя», я сдернула с головы шлем:

«Ну и подумаешь, что температура тут минус сто градусов по Цельсию! Что мне, святой, то есть памятнику, сделается, если все мои друзья – со мной…»

Я уткнулась лицом в промороженные полосы свисающего с потолка целлофана и счастливо разрыдалась, как самая обычная, сопливая земная девчонка…

– Феникс, прием! – Я требовательно постучала по клавише связи.– Видишь меня?

По монитору сначала поплыли серые полосы помех, а затем на экране нарисовалось сияющее улыбкой лицо штурмана, из-за широких плеч которого высовывались все остальные ребята, показывавшие мне языки и корчившие рожи. Я усмехнулась. Ну, ей-богу, как дети!

– И слышу, и вижу! – старательно выговаривал Фен, наклонившись к микрофону.– Это ты? Живая?

– А что, я похожа на призрак отца Гамлета? – привычно отшутилась я.

– Не люблю Шекспира! – скривился друг.– У него все книжки маньячные какие-то.

– Почему? – Я недоуменно приподняла брови, питая давнее, проверенное на практике, а потому – почти благоговейное уважение к гениальному английскому писателю.

– Героини у него обязательно не только глупы, как курицы, так еще и мрут на каждой странице, будто мухи! Вот смотри,– начал увлеченно перечислять Фен.– Офелия сбрендила и померла, Дездемону придушили за грошовый носовой платок, Джульетта вроде как паленой водкой сначала траванулась, а потом и вовсе закололась для надежности…

– Все, все! Хватит! – Я с хохотом замахала руками.– Поверь, дружище, мне птичий грипп не грозит!

– Верю! – уважительно хмыкнул штурман.– Такую, как ты, и поленом не зашибешь! – В его голосе явственно проскользнули плохо скрытые нотки восхищения.– Сейчас я твоего разлюбезного Алехандро к экрану пущу, а то он мне уже всерьез кинжалом спину ковырять начал…

Мощный торс Феникса, полностью перегораживающий все зримое пространство, немного сместился в сторону, и я увидела золотисто-карие глаза любимого мужчины. Виконт выжидательно положил подрагивающие от нетерпения руки на консоль управления и приблизил свое лицо к экрану ровно настолько, насколько это оказалось возможно. В его правой ладони и правда виднелся крепко зажатый кинжал.

– Привет! – шепнул он чуть слышно.

– Ты сейчас монитор выдавишь,– поддразнила я.– Если хочешь встретиться, иди лучше через Врата. Теперь они настроены – и никаких сюрпризов отныне нам уже не подкинут…

– Я тебя люблю! – словно нехотя признался Алехандро, требовательно заглядывая мне прямо в душу.– Обещай, что больше ничего не натворишь!

Я мысленно прикинула – вроде бы наши приключения подошли к своему логическому концу.

– Обещаю! – как можно честнее сказала я, поймав себя на подленькой мысли, что подобное я ему уже, кажется, обещала, причем неоднократно. И что стабильно после каждого невыполнимого моего обещания перед нами в очередной раз – тут же, словно по закону подлости, возникала какая-нибудь новая, спонтанная неприятность…

– И мы всегда будем вместе? – продолжал настаивать любимый.– Обещай!

– Всегда! – согласно кивнула я.

«Кошмар,– панически мелькнуло у меня в голове.– Неужели он теперь собирается поместить меня в бархатное мягкое кресло, привязать крепкими сыромятными ремнями и заставить вязать ему носки? Нет уж, нет уж, на фиг, на фиг! Так и быть, потерплю еще чуток, как раз до прилета на Землю-2, а там – баста! Первым же делом издам соответствующий указ и объявлю строжайший стопроцентнейший матриархат!»

Спустя два дня я сидела на краешке заботливо восстановленной могилы Захарии Финдла и задумчиво вертела в руках березовую веточку с набухшими почками. Повинуясь теплу, струившемуся из энергетических браслетов, почки лопнули, и наружу выглянули благоухающие свежестью, скомканные, как конфетные фантики, нежные зеленые листочки. Я положила случайный подарок в изголовье могилы.

– За неимением цветов! – Я пытливо вглядывалась в каменные черты надменно застывшей посмертной маски директора. Мне нестерпимо хотелось спросить – обрела ли душа Захарии желанный покой, возможно, не без нашей посильной помощи? Но я все не решалась.

– Не знаю, с чего начать… – Я прокашлялась настолько растерянно, будто снова очутилась на храмовой площади Никополиса, вернувшись в день высадки.– Вот опять в самый ответственный момент я не потрудилась заготовить речь. Придется импровизировать. Докладываю по пунктам.– Я провела черточку на дерне у своих ног.– С «Ковчегом» все в порядке. Он под завязку загружен техникой, топливом, оборудованием и продуктами. На борту имеются больницы, лаборатории и заводы. В общем, настоящий летающий мегаполис, а не корабль. Ребят я будить не стала – пусть спят до Земли-2.– Я провела вторую черту.– Свободных камер у нас более чем достаточно, поэтому мы укладываем в них всех, кого смогли собрать. Людей, ламий, а еще – млекопитающих, птиц и насекомых. Не дословно следуя примеру библейского Ноя, беру каждой живой твари не по паре – а по три пары, обязательно репродуктивного возраста, из всех сохранившихся в природе видов. С расчетом, чтобы можно было попытаться наладить воспроизведение привычной для нас фауны в новом месте. Исключила только комаров, ибо жутко ненавижу этих мелких сволочей! Третье… – Я провела еще одну черту, но потом сердито чертыхнулась и стерла ее кончиком сапога.– Нет, это уже не для протокола. Скажи, ты доволен тем, как я постаралась воплотить в жизнь твои пророчества? Ну, хоть какой-нибудь мало-мальский знак подай…

Затаив дыхание, я с немой надеждой скосилась на каменную маску директора, но, похоже, усопший так и не собирался вступать в беседу со своей нерадивой ученицей. Я раздосадованно хмыкнула и быстро осмотрелась по сторонам. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь застал меня в столь двусмысленной ситуации. Впрочем, я и сама четко не понимала, кому именно задаю столь важный вопрос – себе или Захарии Финдлу?

Вроде бы в воздухе запахло весной, но весной безрадостной и нехорошей. Черной она выдалась в этом году, последней… Чувство вины из-за загубленной и неспасенной Земли не уходило из моего сердца, хоть я и понимала, что сделала все возможное и даже невозможное в сложившейся непростой ситуации. Наверное, даже древние боги не смогли бы совершить большего, если бы они вдруг оказались на моем месте. При мысли о богах я поморщилась: зачем директор хотел сделать из меня богиню? Еще не хватало, чтоб люди на меня молиться продолжали. Слово «раб» звучит противно. «Раб божий» – противнее вдвойне. Ведь мы оба когда-то читали фантастику и прекрасно знаем – богом стать трудно. А быть им на протяжении достаточно долгого времени – еще труднее! Вон у тех же Стругацких, пока герой оставался богом, ему возбранялось проявлять какие-либо эмоции, совершать поступки, влекущие за собой воздействие на естественный ход событий, да и просто вмешиваться в жизнь людей. Он утратил смысл и вкус к жизни, став сторонним наблюдателем: равнодушным, циничным. А когда его человеческая сущность внезапно вышла из-под контроля холодного разума, он тут же перестал ощущать себя богом. Он стал – Человеком!