Здесь нелишне упомянуть, что незадолго до происшедшего известный астрофизик академик К. Б. Нецкий выдвинул гипотезу о том, что метеоры, огненный след которых мы иногда замечаем в ночном небе, в равной мере могут состоять как из вещества, так и из антивещества; то, что наша планета и ее соседи образовались из обычного вещества, ничего не значит для иных тел Вселенной. Поскольку подавляющая часть метеоров сгорает бесследно при падении на землю, гипотезу эту так же трудно было опровергнуть, как и подтвердить: и от трения о воздух тело может сгореть, и от аннигиляции тоже. Но, как и любая обобщающая наши представления мысль, гипотеза Нецкого овладела умами; ученые искали случая проверить ее.

И теперь такой случай представился: набор данных о Тобольской вспышке настолько роскошно укладывался в версию о метеорите из антивещества, что, не будь гипотезы Нецкого, ученым экспертам ничего не оставалось бы, как самим выдвинуть ее. Действительно: во-первых, ни с того ни с сего была мощная вспышка; во-вторых, появилась остаточная радиоактивность – от аннигиляции; в-третьих, отсутствовало метеорное тело и даже осколки – аннигилировало тело; в-четвертых (хотя по значимости этот довод был первым), появилась выемка-«борозда», которая показывала, где и как закончилась траектория метеорита, и объясняла, почему испарилось озеро.

Правда, для полного соответствия гипотезе недурно было бы иметь фотографии или хоть визуальные наблюдения светящегося следа от полета метеора; такой след из-за эффекта аннигиляции и в силу почти касательной к земной поверхности траектории должен был быть ярким, длинным и весьма заметным. Но нехватку нужных наблюдений можно было объяснить малой плотностью населения в этой местности, а также тем, что население это спало, а если и не спало, то не смотрело на небо, а если и смотрело, то не в ту сторону, а если и в ту, то, видимо, этих людей пока не нашли; возможно, они объявятся потом.

И наконец, неконструктивным, но, по сути, решающим доводом в пользу гипотезы было: если Тобольская вспышка не от падения антиметеорита, то от чего же?

Ничего иного здесь не придумаешь.

Под «Заключением» стояла дюжина подписей с устрашающе великолепными титулами. Бумага была что надо.

Но Сергей Нестеренко, хоть и был по молодости лет преисполнен уважения к науке (это было его небольшое хобби: следить по популярным изданиям за движением научной мысли в мире), не принял все-таки этот документ бездумно, как директивную истину. Это и понятно: «Заключение» ничего не говорило о том, что его непосредственно интересовало, – о судьбе Дмитрия Калужникова.

Теперь трудно установить, знали ли ученые эксперты, что в ночь на 22 июля на месте происшествия оставался человек. Очень возможно, что нет. Во всяком случае – и следователя это сразу насторожило, – в «Заключении», где перечислялись имена, фамилии и места проживания всех опрошенных комиссией очевидцев, домохозяин Алютин упомянут не был. Заявление же его об исчезновении постояльца (поданное, кстати, с изрядной задержкой) шло по иным каналам.

Вполне возможно, что работники Усть-Елецкой милиции уведомили понаехавших экспертов о факте: мол, там человек находился и, вероятно, сгорел; может быть, даже познакомили с заявлением Алютина – хотя его неизысканный слог и маловразумительность вряд ли к тому располагали. Но если и так, что это могло изменить в выводах комиссии? Решительно ничего. Иное дело, если бы к. ф.-м. н. и научный сотрудник Калужников погиб в процессе исследования Тобольской вспышки; тогда он заслуживал бы непременного упоминания в «Заключении» – и не только. А так… факт явно относился к компетенции милиции и судебных органов. Печально, разумеется, что погиб человек, но научного значения это не имело.

Более всего Сергея Яковлевича смущало поведение подозреваемого в смерти перед печальным событием: без уважительных причин бросил работу, три месяца пропадал неизвестно где, потом оказался аж за Уральским хребтом – и проживал там не у родственников, не у знакомых даже, а так как-то… И почему именно там?

Не было ли у него действительно намерений инсценировать по каким-то мотивам свою гибель и тем замести следы?

Для изучения этой стороны дела Сергей Яковлевич провел беседу с Виталием Семеновичем Кузиным – доктором наук, заведовавшим тем самым отделом ТОФ, в котором работал пропавший. Они встретились в комнате младших следователей на втором этаже областной прокуратуры. Перед Нестеренко сидел умеренно полный (скорее от сидячего образа жизни, чем от излишнего питания) моложавый мужчина: у него были темные, красиво поседевшие на висках волосы, круглое лицо с незначительными морщинами. Уши были слегка оттопырены, маленький рот с несколько выпяченными губами создавал впечатление серьезного и доброжелательного внимания; это впечатление подкрепляли и ясные карие глаза. В целом это была внешность положительного мальчика, который рано сделал правильный, соответствующий своим интересам и возможностям выбор и шел по жизни прямым путем: оконченная с медалью школа, университет и диплом с отличием, аспирантура, кандидатская диссертация, докторантура, докторская диссертация, заведование отделом… Речь и жесты Виталия Семеновича несли оттенок продуманности и неторопливости.

…Позванивали спаренные телефоны, коллега Сергея Яковлевича лейтенант Никодимов допрашивал доставленного из камеры предварительного заключения скупщика краденого, который темпераментно клялся своими детьми, мамой и свободой. Такое соседство, понятно, не могло не омрачить настроение Кузина – но виду он не подавал.

У Нестеренко не было тогда ни версии, ни даже смутной идеи версии. Он спрашивал обо всем понемногу – авось что-нибудь всплывет.

– Виталий Семенович, – поинтересовался он прежде всего, пощипывая бородку, – по какой все-таки причине Калужников в марте бросил институт? И так странно: не уволился, не перевелся – исчез.

– Это для всех нас загадка, – ответил Кузин.

– Может быть, какие-то внутренние отношения обострились? Или с работой не ладилось?

– И отношения были на уровне, и с работой ладилось. Еще как ладилось-то! Достаточно сказать, что тема, в которой участвовал и Дмитрий Андреевич, выдвинута на соискание Государственной премии. И если бы он не исчез, то непременно был бы включен в список. Это в самом деле непостижимо: самоустраниться в такой горячий момент!

– Что же, из-за того, что исчез, его и не включили?.. – прицельно заинтересовался следователь: нет ли здесь чего-то такого?

– Именно.

– Значит, он чего-то не сделал и тем подвел всех?

– Гм… нет. – Виталий Семенович улыбнулся. – Все он сделал, никого не подвел. На соискание, товарищ следователь, выдвигают завершенные работы; и эта тема была закончена, даже внедрена ко времени ухода Дмитрия Андреевича. Протонный сверхускоритель на встречных пучках, о нем и в газетах писали.

– Мм… а, припоминаю! Так почему же?..

– …уход Калужникова отрицательно сказался на его включении в список соискателей? – Кузин поднял и опустил брови. – Понимаете, коллективное выдвижение на Государственную премию дело сложное, многоступенчатое. Здесь мало внести вклад, иметь труды, даже авторство – надо не плошать, действовать.