Здесь не нужно поджимать губы и качать головами. Идеи, исследования, даже открытия составляют быт науки; для погруженных в него это серые будни, обыденщина. А скандал… ну, о чем говорить: скандал – это скандал. Это праздник.

А уж если это Научный Скандал, так и вовсе Первомая не надо.

И сейчас от четвертушек бумаги со скачущими серыми литерами разбитой пишмашинки усть-елецкой милиции на Виталия Семеновича повеял в августовской скуке освежающий душу ветер раскрываемого скандала. Да какого!.. И в голове замельтешили возгласы «Ну и ну!», «Ой-ой!», «Вот это да!», и по животу разлились приятные токи нервного возбуждения, и даже румянец выступил на бледных, слегка одутловатых щеках.

Доктору наук Кузину не требовалось растолковывать, что значат для истории с Тобольским антиметеоритом бесхитростные показания кузнеца Алютина, какой оглушительный приговор они выносят гипотезам, экспертизам и прочему.

– Н-да! – высоким голосом произнес он, положил листки, встал и прошелся по кабинету, потирая руки и плотоядно улыбаясь. – Вы не будете возражать, Сергей Яковлевич, если я приглашу сюда некоторых наших товарищей? Надо бы и их ознакомить.

– О нет, Виталий Семенович, ради бога! – Нестеренко взмахнул руками. – Давайте сначала обсудим, разберемся сами, что к чему.

– В чем именно?

– В деле. Понимаете, этот факт о канаве – особенно в сопоставлении с записями в блокнотах – проливает иной свет на историю Калужникова, да и на саму Тобольскую вспышку.

– Ах да… блокноты! Что же в них?

– Позвольте, я сначала изложу проблему, которая привела меня к вам. Вспомним официальную версию дела. В марте прошлого года физик-теоретик Калужников покидает свой институт и город. Через три месяца он – опять же без внешних мотивов – оказывается в Усть-Елецкой, где у него нет ни дела, ни друзей, ни родных. Там он – снова чисто случайно – попадает на то место, где происходит Тобольская вспышка, далее истолковываемая экспертами как факт падения антиметеорита. Останков Калужникова не находят, останков метеорита, естественно, тоже, но обнаруживают следы пожара, радиацию и «аннигиляционную борозду»…

– Она же – прорытая лопатами канава, – с удовольствием вставил Кузин.

– Да, и согласовать это с официальной версией можно единственным способом: что траектория антиметеорита на излете случайно – опять случайность! – совпала с канавой. И точно совпала, прямо в яблочко… И еще: светящегося следа метеорита никто не заметил…

– Случайно, конечно, – с улыбкой кивнул Виталий Семенович.

– Вот-вот, я вижу, вы улавливаете. Каждое из этих событий в принципе возможно, хотя вероятность его и очень мала. Ну действительно: много ли вы знаете случаев, чтобы человек – к тому же ученый – бросил интересную работу, квартиру, даже перспективу получить союзную премию… и подался в бродяги?

– Да только один этот случай и знаю.

– И я тоже. Первое маловероятное событие. Второе: Калужников блуждал по стране без определенной цели, как савраска без узды. Ему все равно было, куда ехать, где находиться, это следует из его блокнотов. А оказался в Усть-Елецкой, а в ночь на двадцать второе июля – именно на месте Тобольской вспышки. И не в десятках метров от эпицентра, как считали, а точно в нем – ведь рыбачили у самой канавы. Угодил прямо под метеорит!

– Третья малая вероятность, – согласно кивнул Кузин.

– Четвертая: никто не видел следа метеорита в воздухе. И наконец, пятая, которая совсем уж не лезет ни в какие ворота: антиметеорит точно прошел по канаве… И все это – независимые случайные события! Каждое в отдельности имеет, если выражаться математически, вероятность, отличную от нуля, хотя и не слишком отличную. Надо же метеориту где-то упасть, и Калужников должен был где-то находиться, могли полет метеора не углядеть и так далее. Но чтоб все так совпало!..

– Вероятность официальной версии происшедшего, хотите вы сказать, оказывается произведением пяти исключительно малых вероятностей – то есть практически равна нулю?

– Именно! – кивнул Нестеренко и перевел дух. Он по роду службы больше привык слушать, чем говорить, и длинная речь его утомила.

– Вы, я чувствую, увлекаетесь теорией вероятностей? – Кузин с симпатией смотрел на разгоряченного молодого человека.

– Есть такой грех.

– Стало быть, ученые ошиблись и суд – тоже?

– Выходит, так.

– Да… действительно, трудно поверить, чтобы все так совпало. Особенно эта канава! Но, Сергей Яковлевич, вспышка-то была. Ее видели, остался ожог местности, радиация. И озеро испарилось.

– Тоже правильно.

– Так как же?

Нестеренко развел руками, пожал плечами. Минуту оба молчали.

– Вот такой вопрос, Сергей Яковлевич: у вас возникли сомнения, находился ли Дмитрий Андреевич Калужников на том месте и погиб ли он?

– На этот счет, к сожалению, сомнений нет. Так оно, похоже, и вышло, что он там сгорел. И решение суда объявить его мертвым вполне обоснованно. Да посудите сами: полтора года минуло с тех пор, а где Калужников? Человек не иголка.

– Тогда почему вы решили вернуться к этому делу? Хотите подправить ученых, уличить их в ошибке? Ну отправьте эти показания им, да, может быть, еще в тот же журнал – и дело с концом.

Нестеренко грустно усмехнулся:

– У вас не совсем верные представления о нашей работе, Виталий Семенович: уличить, накрыть с поличным, вывести на чистую воду…

– Ну зачем так! – Кузин протестующе возвел руки.

– Да нет, суть вашего вопроса именно такая. Понимаете, приводить всякие происшествия в соответствие со статьями закона – это внешняя сторона нашей работы. А по внутреннему содержанию она (возможно, такое мое суждение покажется вам самонадеянным) близка к работе исследователей. Главное: разобраться, установить, как оно было на самом деле. Не бывает, мне кажется, специализированных истин: одни для юристов, другие для физиков, третьи для театральных администраторов… а бывает просто истина. Ее-то я в данном деле не понял, не установил, и стало быть, если не юридически, то нравственно не прав и совершил ошибку.

Нестеренко замолчал, чувствуя, что сердится: не думал он, что здесь ему придется объяснять такие вещи!.. А Виталию Семеновичу было сейчас неловко. «Отшлепал меня мальчик, – думал он, искоса поглядывая на отчужденное лицо следователя. – Культурно отшлепал. Не мне бы такое спрашивать, не ему отвечать. Я увидел здесь скандал, а он – то, что следовало увидеть мне: проблему».

– Как это было на самом деле! – с выражением повторил он. – Это вы совершенно правильно подходите, Сергей Яковлевич. Так что простите мне мой… мм… такой приземленный вопрос. Мне, право, неловко перед вами – получилось, будто я какой-то такой деляга! – (Нестеренко отрицательно качнул головой: мол, нет, он так не считает.) – Именно так и надо подходить к истине – как к самостоятельной ценности, независимо от того, чью правоту она подтверждает или опровергает. Это житейская рутина нас заедает так, что стремимся мы, как правило, к пользе. Даже истину норовим оценить через ее полезность, хотя «польза» – ценность низшего порядка в сравнении с ней, да к тому же относительная, спорная. Истина же ценность абсолютная, независимо от того, пользу или вред она принесет…