Предал бы. Арсений зажмурился и до крови закусил губу. Предал бы, потому что у него не было выбора. Из сложившейся ситуации он не мог выйти, вообще не замаравшись.

И он убежал.

Уличная игра, задача игрока в которой – занимать вершину горы или любую другую определённую правилами игры область и не пускать туда остальных игроков. Как потенциально травмоопасная, игра часто запрещена в школах.

– Так ты всё знал с самого начала? – спросила я, когда Арсений замолчал, чтобы передохнуть и собраться с мыслями, потому что с тех пор, как мы вошли в домик, он говорил и говорил, запретив мне произносить хоть слово.

– Я просто должен, понимаешь? – сказал он, виновато глядя на меня. – Как бы болезненно это ни было. Даже зная, что, возможно, ты разозлишься или вовсе не захочешь меня видеть.

– Сеня…

– Пожалуйста! – он усадил меня на подоконник, коснулся губами виска и отошёл к письменному столу. Вогнал в столешницу кулаки, издав рычащий полустон, опустился на стул с высокой спинкой и заговорил, вообще не глядя в мою сторону, упрямо наклонив голову вперёд и время от времени морщась, словно от зубной боли.

– Все те дни, во время которых я была уверена, что так удачно вожу весь мир за нос, ты знал? – повторила я свой вопрос.

Из окна тянуло по-летнему приятным холодком, но я уже ничему не удивлялась. Нежное лето в самом конце осени? Эка невидаль! Лимит моего удивления закончился минут через десять после того, как Север начал говорить. Я то злилась на него, то обижалась, то едва не плакала от жалости, то порывалась сочувственно обнять, не уставая поражаться тому, как он выжил и сумел остаться при этом человеком. Ведь сумел же?

Арсений вдруг улыбнулся, словно я сказала что-то по-настоящему смешное, и одновременно с этим задал вопрос, который никак не вязался с его весёлым выражением лица:

– Знаешь, что хуже всего? Сами по себе мои знания ничего не значат. Плохо, что я не смог их удержать при себе. И пусть это было давно, но старейшины – у них же память, как у слонов, они ни о чём никогда не забывают. И теперь, когда ты снова появилась на горизонте, они дружно решают, как использовать тебя ради достижения своих целей. И это целиком моя вина.

Я обняла себя за плечи, внезапно почувствовав нечеловеческую усталость. Сколько может выдержать один человек? Говорят, каждому судьбой отмерена такая ноша, которую он в силах выдержать. Так ли это? Остались ли во мне силы, чтобы жить и продолжать тянуть этот воз?

– Понимаешь? – Арсений поднял голову, вглядываясь в моё лицо. Что он хотел там найти? Гнев? Обиду? Презрение? Вполне возможно, помни я хоть что-то из того, о чём он рассказывал, его поиски были бы более успешными. Но я вообще ничего не помнила, словно рассказывал он не обо мне, а о какой-то другой девочке.

Его слова о планах старейшин меня, бесспорно, расстроили, но это такая мелочь на фоне всех остальных моих проблем и нерешённых вопросов. Да, Арсений дал ответы на часть из них, однако это же даже не половина.

Я задумчиво рассматривала открытое лицо парня, отметила взглядом морщинку, тревожно залёгшую между бровей, усталые синяки под глазами и бледность как последний отголосок недавней болезни.

Не всё ли мне равно? Не пойти ли на поводу у своего желания? Не наплевать ли на весь мир, один раз в жизни забыв обо всём?

– Оля?

О чём он думает? Чего боится? Того, что я отвернусь от него сейчас? Того, что не смогу принять его теперь? Имею ли я право судить его за ошибки? Не доказал ли он мне свою преданность? Не открылся ли мне полностью, вывернув душу наизнанку? Не он ли ждёт приговора, почти не дыша? Такой неуверенный. Ранимый.

Я спрыгнула с подоконника, на котором просидела половину ночи, и с уверенным видом – хотелось бы мне, чтобы у этой уверенности была не только видимость – подошла к Арсению. Он запрокинул голову и обежал взглядом моё лицо, а затем едва слышно прошелестел:

– Мне так жаль.

Это было больше, чем моё сердце могло выдержать. Я провела ладонью по колючей щеке, улыбнулась, когда он блаженно зажмурился, а затем наклонилась и поцеловала. Впервые сама. По-моему, он растерялся, совершенно очевидно ожидая от меня принципиально другой реакции на его рассказ, но уже в следующий миг простонал мне в рот что-то удивлённо-восхищённое, притянул к себе и полностью перехватил инициативу.

Впервые между нами не было никаких тайн, никаких тёмных мыслей и подозрений. И от этого было так легко и так сладко, что у меня в прямом смысле слова кружилась голова, а во всём теле образовалась такая лёгкость, что мне казалось, я готова взлететь под облака от счастья.

– Оля, – то, как Северов простонал моё имя, едва не заставило меня заплакать – столько в его голосе было нежности и благодарности.

Его руки по-хозяйски забрались под мой халат и жадно гладили дрожащее тело.

– Ты… уверен? – отрывисто прошептала я, когда он несдержанно и торопливо пытался освободить мои руки из рукавов.

– Издеваешься? – его смешок коротким жарким ветерком ударился о моё горло, заставив выгнуться навстречу губам.

– Мне сказали… – так сложно говорить, когда кто-то нежно покусывает твою ключицу, – что после этого… тот, с кем я буду… понимаешь?

– Хочешь сказать, после секса?

– Да. Подожди… Это серьёзно. Это может изменить тебя, навсегда. Се-е-е-ня!..

– Чтоб я сдох! – он полностью стащил с меня халат и теперь жадным взглядом впился в моё обнажённое тело. – Ты что же, всё это время была почти голой? – обвиняюще-обличительным тоном пробормотал он, проводя большим пальцем от ключицы до центра моей груди.

Я издала какой-то странный звук, нечто среднее между нервным хихиканьем и нетерпеливым стоном, а Северов поцеловал мою скулу, висок, зарылся носом в ушную раковину и произнёс:

– Изменюсь? Вряд ли меня это остановит, – сладкий, опьяняющий поцелуй, – даже если ты скажешь, что я превращусь в чудовище, что умру, окаменею… всё, что угодно… лишь бы узнать, каково это – быть с тобой на самом деле, а не в проклятых снах.

– Снах? – я повернула голову, подставляя шею его губам и пытаясь сосредоточиться на том, что Арсений говорит. Определённо что-то жаркое и безумно возбуждающее…

– Угум… С того утра в моей комнате, в Корпусе…

Он прижал мою руку к своей груди и провел ею вдоль всего своего тела, остановившись на миг у края домашних брюк, словно давал мне возможность вырваться.

– Постоянно, – накрывая моей ладонью подтверждение своего желания. – До одури, до боли, до сумасшествия… Эти сны, совершенно реальные, с музыкальным сопровождением из твоих стонов, с тобою, раскованной, податливой, позволяющей мне абсолютно всё…

Я задыхалась от его слов, от того, как уверенно он руководил движением моей руки, от обоюдного желания, от реальности происходящего.