– И даже пляшу.. – грустно улыбнулась Раиса Андреевна. – А что делать, голубчик? Я сразу умру, если уйду на пенсию.

– Какая пенсия, Раиса Андреевна, если я вернулся, о чем вы говорите? – Витюша еще раз поцеловал пожилую актрису в щеку и обратился к Дормидонту Павловичу: – Ну, здорово, неумирающий Шаляпин! Цветешь и пахнешь? И все тебе нипочем?

– Что за тон, Витюша? – вдруг набычился Дормидонт Павлович. – В чем мы все тут перед тобой виноваты? Ты как освободился-то? По амнистии? Или как?

– Узнаю брата Дормидонта, – усмехнулся Витюша. – Тебе справку об освобождении показать?

– Покажешь там, где тебя об этом спросят. Я поинтересовался, тебя амнистировали?

– Реабилитировали, – нахмурился Витюша. – Документы лежат в реабилитационной комиссии при Верховном Совете СССР. Устраивает ответ?

– Да конечно устраивает. Но ведь еще не реабилитировали?

– Еще нет. Пока только освободили.

– А ты уже обличающей совестью сюда пришел, скажешь нет? – не терял агрессивности Дормидонт Павлович. – Но моя совесть, например, чиста.

– Не понимаю, как может быть чистым то, чего у тебя нет? – усмехнулся Витюша.

– Ты… – Дормидонт Павлович дернулся и сжал кулаки. – Ты в свою совесть почаще заглядывай, враг народа!

– Дормидонт Павлович, держите себя в руках! – предостерегающе крикнул Осип Ефремович. – Что вы себе позволяете?

– Что я себе позволяю? – повернулся к нему Дормидонт Павлович. – Дорогой Осип Ефремович, разве не вы на собрании в сентябре… да, если не ошибаюсь, в сентябре тридцать восьмого объявили нам: «К великому сожалению, и в наши ряды пробрался враг народа! Виктор Подольский оказался таким врагом! И не он один!» Не забыли? А теперь вы мне говорите, что я себе позволяю?

– Значит, я не один оказался? – весело спросил Витюша. – Кто же еще?

– Прекратите… – голос Раисы Андреевны задрожал. – Если бы видели, как выглядите со стороны! Это же низко… подло… Это отвратительно! – Старая актриса быстро вышла, почти выбежала из кабинета.

– Я – враг, а ты – друг? – вновь безмятежно улыбнулся Витюша. – И поэтому ты строчил на меня доносы?

– Я… я не писал! – задохнулся Дормидонт. – Ты лжешь, Витюша… я только сказал на допросе.

что ты рассказывал политические анекдоты… я ничего не писал…

– Но ведь вы тоже писали, Виктор Александрович, – негромко сказал Мессинг.

– Что? – Подольский резко повернулся к Мессингу. – Вы кто? А-а, догадываюсь… наслышан… гражданин Мессинг… Все видит и все знает. Вам бы следователем работать. Или прокурором… Да, писал… в тюрьме написал три доноса… Вас когда-нибудь били до полусмерти? Яйца в дверях защемляли? Пальцы ломали? – Подольский протянул прямо к лицу Мессинга руку с двумя изуродованными пальцами. – Интересно, что бы вы написали после таких экзекуций?

– Я не имел в виду обстоятельства, я только сказал о факте. Извините. – Мессинг медленно вышел из кабинета…

– Ну вас всех к чертям кошачьим! – плюхнулся в кресло Осип Ефремович.

– Почему кошачьим? – спросил Дормидонт Павлович. – Всегда говорят – к чертям собачьим.

– А мне «кошачьи» больше нравится! – рявкнул Осип Ефремович. – Что смотришь? – заорал он на Подольского. – Пиши заявление на работу!

Москва, 1960 год

Никита Хрущев в своем кабинете просматривал свежие газеты.

– Вот, пожалуйста, о чем я говорил, во всех газетах пишут! Вот письма рабочих… писателей… инженеров, понимаешь… И требование одно и то же – убрать Сталина из Мавзолея! Вот, почитайте, если еще не читали!

– Читали, Никита Сергеевич, – кивнул Подгорный, высокий мужчина в светлом костюме. Он сидел в кресле, закинув ногу на ногу.

– А я больше и читать не буду – все ясно! Выносить его нужно из Мавзолея к едрене фене! – Хрущев швырнул газеты на стол.

– Все же необходимо все взвесить… – сказал Подгорный. – Могут быть внутриполитические осложнения…

– Я не продавец в магазине, чтобы взвешивать! Осложнения! – Никита Сергеевич вскочил, забегал по кабинету. – Если бы я все осложнения учитывал, мы бы сейчас на Колыме сидели! А тут Берия заправлял бы! Никто вам гарантию в сто процентов не даст! Всегда рисковать надо, если дело большое! А тут – разве не большое дело? Искоренить до конца! Сказал «а», говори и «б»! И еще проверим, кто у нас из скрытых сталинистов в правительстве и руководстве партией засел! Уж тут они не выдержат, выскажутся при таком деле… Вот Семичастныи все время молчит! Ты не молчи, ты говори свое мнение! Я не Сталин-у нас руководство коллективное!

– Никита Сергеич, – добродушно улыбнулся Семичастныи. – Комитет госбезопасности особенных протестов со стороны общественности не ожидает! Более того, множество граждан, пострадавших при Сталине, будут приветствовать такое решение… – Семичастныи закурил папиросу, бросил спичку в большую хрустальную пепельницу, стоявшую перед ним. – А может, нам к этому делу привлечь… ну, этого… телепата знаменитого… как его, черт возьми! Мессинга. Он же на каком-то своем выступлении конец войны предсказал. И правильно дату назвал… А было это, кажется, в сорок втором году..

Да, да, да… – остановился пораженный Хрущев. – Правильно говоришь, Семичастныи…. Он и Ваську Сталина от смерти спас… Тот поездом в Свердловск поехал, а самолет разбился… Правильно мыслишь, Семичастный, правильно, голова – два уха! – Хрущев засмеялся, покрутил лысой круглой головой. – Этот Мессинг фигура известная… про него все знают – и рабочие, и ученые…

– Вот и я про то, Никита Сергеич! Он же по всему Союзу со своими концертами ездит. Если он, к примеру, объявит где-нибудь принародно, что ему., ну, приснилось, что ли… что Сталина требуют вынести из Мавзолея…

– Кто требует? – спросил Подгорный.

– Да, кто требует? – повторил вопрос Хрущев.

– Да не знаю… ну высшие силы, что ли… – пожал плечами Семичастный, затягиваясь папиросой.

– Марксизм-ленинизм высшие силы отрицает, Семичастный, ты тут религиозный дурман не наводи… – вновь покачал головой Хрущев и невольно посмотрел в сторону Суслова.

Суслов сидел в дальнем углу кабинета у края стола и сосредоточенно смотрел в окно.

– Михал Андреич… что ты думаешь по этому поводу?

– По поводу чего? – спросил Суслов, не отрывая взгляд от окна, за которым видна была Старая площадь, свободная от машин, и милицейские патрули недалеко от здания ЦК партии.

– По поводу Мессинга, конечно!

– А что вы хотите от этого Мессинга? – глядя в окно, скрипучим фальцетом ответил Суслов. – Обыкновенный шарлатан… фокусник… чем он лучше Кио?

– Но Кио – он, как это?.. – Хрущев глянул на Подгорного, и тот подсказал:

– Иллюзионист…

– Все они… иллюзионисты… – с каменным выражением лица заявил Суслов и поправил чуб надо лбом