Некромант скрестил руки на груди и замер у бойницы, с неподдельным интересом глядя на подступающие галеры – иные уже начали перекидывать штурмовые трапы на пирсы аркинской гавани.

– Умирайте, – бросил Фесс, охваченный всё тем же пьянящим безумием, сводящим с ума всемогуществом. Он не обращал внимания на изрезанную левую ладонь, на кровь, струящуюся куда обильнее, чем обычно при таких порезах; не замечал подползшего к нему на коленях и отчаянно вцепившегося в его плащ Этлау.

Он достиг своей Чёрной башни, он понял, как её строить. Теперь она будет везде, где он того пожелает, – стоит лишь пожертвовать немного собственной крови. Но это ведь мелочь, правда, когда в обмен предлагаются такие богатства?

– Умрите, – повторил Фесс, приводя чары в действие.

Да, это была настоящая некромантия, некромантия высшей пробы. Старику Даэнуру, помнившему Войну Волка и Аррасскую равнину, эти чары, несомненно, пришлись бы по душе, если только она у него имеется.

Когда-то нечто подобное Фесс применил в обречённом Арвесте, когда использовал вытянутую у умиравшего воина жизненную силу, чтобы уничтожить несколько десятков воинов Империи Клешней – тогда ещё обычных людей, хотя и отравленных чародейством пополам с алхимическими декоктами. Сейчас же он развернул настоящую сеть, опутавшую весь флот в аркинской бухте, сеть смерти, смерти всего и вся – плоти, дерева, железа, ткани.

Бухта не озарилась пламенем огнешаров, темноту не вспороли ветвящиеся плети молний – напротив, мрак сделался совершенно непроглядным. Незримые нити, сплетения и узелки наброшенной некромантом сети беззвучно двинулись от сторожевых башен к пирсам, на которые уже ворвалась ало-зелёная волна, ощетинившаяся бесчисленными остриями сиреневатой стали.

Неупокоенные воины Империи Клешней сделали ещё один шаг – и оказались прямо в раскинутом Фессом неводе.

Они не закричали – мёртвые не кричат и не чувствуют боли. Однако скреплявшие их плоть заклинания начали распадаться, и вместе с чарами распадались и тела – отваливались руки и ноги, головы чудовищными мячами скатывались с плеч, падая под ещё шагающие ноги.

В мгновение ока все причалы покрылись жутким месивом из гниющего мяса и трухи доспехов. Железо пожирала ржавчина, кирасы из панцирей морских гадов покрывались сетью трещин и разваливались на мелкие кусочки. Собрав первый улов, сеть двинулась дальше, и теперь её добычей стали уже сами галеры.

Из гнёзд вылетали на совесть вкрученные болты, со свистом выскакивали гвозди, ещё в воздухе осыпаясь ржавой пылью. Лопались скобы, ломались крепления, расставлялись крепко сбитые дощатые наборы. И само дерево стремительно гнило, щепилось, крошилось, словно на него набросилась целая орда жуков-точильщиков.

Галеры, в свою очередь, разваливались, стремительно тонули, оставляя на поверхности только немного плавающей трухи. Гибли и зомби, и немногочисленные живые матросы с капитанами. Кто-то пытался спастись вплавь, но незримая сеть настигала его и в воде.

…Фесс не знал и не мог знать, что происходящее сейчас в аркинской бухте словно две капли воды похоже на творившееся в другом порту – ордосском.

Заклинание работало именно так, как ему и полагалось. Никаких отклонений, никаких неприятных сюрпризов, столь часто подстерегавших некроманта в прошлом. Он вырос и изменился. В конце концов, он не зря столовался в Чёрной башне.

И не зря носил её в себе всё это время.

А ещё – он впервые не чувствовал отката. И стоило ему осознать это, как накатилась волна ликующего, экстатического освобождения – Эвиал больше не имеет надо мной власти? Он отпускает меня – или я сам вырвался из его объятий?

Оказавшийся в ловушке флот Клешней попытался двинуться прочь, в открытое море, но сеть Фесса подстерегала его и там, словно исполинский удав, она заключила в свои кольца великое множество кораблей, и там, где прошёл этот незримый невод, не осталось ничего, кроме гнили, слизи и праха.

Трясся у ног некроманта Этлау, дёргался, что-то вопил – Фесс не слушал и не слышал, он тянул и тянул сделавшуюся очень тяжёлой сеть, она словно переполнилась, и каждая следующая сажень давалась со всё большим трудом.

Чародеи на обречённых судах наконец пришли в себя и попытались что-то сделать – некромант ощутил судорожные рывки, словно кто-то пробовал резать толстенные верёвки тупым перочинным ножом, приходил в отчаяние и рвался со всей силой.

Заклинание Фесса очистило примерно половину гавани, когда сопротивление возросло ещё больше, так что сеть почти остановилась.

Некромант перевёл дух и что было сил потянул незримый канат. Заклятье не угасало, оно поддерживало само себя (как и то приснопамятное, едва не погубившее начинающего некроманта возле Арвеста), однако Фессу противостояла сейчас явно нечеловеческая мощь, причём ничем не уступавшая его собственной.

«Сущность? Явилась, так сказать, лично?» – на миг мелькнула паническая мысль.

Нет, конечно же, нет. Это полная чепуха. Она никогда не переберётся через барьер, пока цел тот самый ключ, за которым, как нелишне напомнить, он, Фесс, и полез в аркинские катакомбы.

Кто-то из Её наместников. Большая шишка, важная птица. «Держится он хорошо, – невольно признал Фесс. – Такого не вдруг сломишь; но сегодня, приятель, тебе не повезло. Потому что ты нарвался на меня, а я сегодня как-то не расположен ко всепрощению, пониманию и непротивлению злу насилием. Ты – моё персональное зло, и с тобой я буду бороться, пока один из нас не свалится замертво, или, вернее, пока тебя не схарчит моё заклинание».

Некромант заскрипел зубами – заклятье проникало всё глубже в него самого, словно иззубренный нож с неровно отломанным остриём. Кровь вольно струилась по левой ладони, кружилась голова, но Фесс ни на что не обращал внимания. Сегодня, сейчас он довершит неудавшееся в Скавелле. Он, а не какой-то там Червь, он сам уничтожит Её флот, Её мертвяков и управляющих ими колдунов, а с ними и тех живых, что продали свои души, встав в один строй с подчинёнными злой волей конструктами.

«Нет пощады. Ни мне, ни им».

Но там, на обречённых галерах Империи Клешней, её собственные маги и чародеи тоже собрали все силы в кулак. Сеть уже почти не двигалась, а тянущая боль медленно поднималась от кончиков пальцев к плечам некроманта.

Перед глазами вдруг появилось белое лицо Этлау, перекошенный рот инквизитора, его выпученный единственный глаз.

«Чего он хочет?» – пробилось наконец удивление.

Отец-экзекутор коротко размахнулся и влепил некроманту звонкую пощёчину.

– Ты тоже умрёшь, – пошатнувшись, безмятежно пообещал ему Фесс.

– А-а-ачнись! – надсаживаясь, заорал ему Этлау в самое ухо. Замахнулся вторично, но тут уже Фесс перехватил его запястье в воздухе, перебросив заветный шестигранник в правую ладонь.

На рукаве серого одеяния отпечаталась окровавленная ладонь некроманта.