сделанных много лет назад. Он действует недолго, но это позволит нам быть вежливыми друг с другом, по крайней мере некоторое время.

Миссис Фик вернулась к своему длинному столу и, переставив несколько бутылок и банок, оглядела дымящуюся жидкость. Фонарь освещал стопку старинных книг рядом с ней.

– Вы боитесь, что я причиню вам вред. Но мы не враги – ты и я. Такие, как мы, не должны враждовать. Это неправильно. Кроме того, когда вы вернетесь в Карндейл, Генри придумает для вас свое наказание.

– Такие, как мы?

– Да, я одна из вас. Или, по крайней мере, была такой. О, ты удивлена?

Лицо Комако выдавало ее недоверие, но она ничего не могла с этим поделать. Девушка опустила голову, пряча глаза.

– Я одна из «бывших». Изгнанников. Слыхали о нас? Думаю, нет. В мое время об этом тоже редко говорили.

Пожилая женщина нахмурилась:

– Некоторые таланты теряют свои способности, когда достигают совершеннолетия. Никто не может объяснить почему. Просто… просто в один прекрасный день они угасают. И когда этот день наступает, Карндейл – или, если быть точнее, Генри – вежливо просит их уехать.

– Ее отослали, – прошептал Оскар. Он вдруг все понял.

– Доктор Бергаст никогда бы так не поступил, – уверенно сказала Комако.

Но миссис Фик лишь приподняла брови в свете фонаря.

– Ты уверена, что знаешь его достаточно хорошо?

– Все эти годы она была совсем одна, – прошептал Оскар Комако. – Только представь…

– Я этого не потерплю, – перебила его женщина. – Никакой жалости. Жизнь у меня поинтереснее, чем у многих. Ведь еще столько тайн не раскрыто, столько экспериментов не проделано.

Она обвела подвал здоровой рукой.

– С виду ничего особенного, это вам не шикарный университет. Но все это мое. В Королевской академии никогда не было места женщинам. К тому же тамошних ученых не очень-то волнует то, что интересует меня. Они изучают лишь то, что, по их мнению, «правильно». А я всю жизнь занимаюсь противоположным. Постигаю то, чего существовать не должно.

– Ага, – Комако сердито посмотрела на нее. – Свечи.

– Алхимия, дорогуша. Этот раздел знания древнее, чем наука, и к тому же толковее. О да, ученые боятся работать с тем, что когда-то было известно нам, алхимикам. Когда Генри отослал меня, мне было всего девятнадцать лет. Тогда от меня было мало толку.

– Думаете, сейчас вы ему нужны?

Глаза женщины сверкнули.

– О, теперь-то я бесценна.

– Из-за глифика.

– Да, из-за моих настоек, – пробормотала миссис Фик. – Все это время мне удавалось продлевать ему жизнь. А ты неглупа, пташка, а? Но я добилась не только этого, моя милая.

Узлы на запястьях Комако впились ей в кожу. Она взглянула на Оскара: тот испуганно уставился на старуху.

– Что вы хотите сказать? – медленно прошептала Комако, страшась ответа. – Что вы еще сделали?

На верхней ступеньке Рибс остановилась. В лавке было тихо. По крыше слабо барабанил дождь. Она осторожно шагнула вперед. На верхнем этаже «Свечной Олбани» царил полумрак. Девочка оказалась в длинном коридоре, который проходил через все здание и заканчивался у окна с видом на улицу. Когда-то оно было заложено кирпичом. На правой стене располагалось еще несколько узких высоких окон, через которые внутрь проникало немного света; слева, точно в пансионе, выстроились многочисленные двери. Все они были закрыты.

Вдруг Рибс услышала за ближайшей дверью какой-то звук. Что-то вроде хныканья, которое напоминало плач маленького котенка. Девочка дернула за ручку, но дверь не открылась. Приложив к ней ухо, она прислушалась. Мяуканье на мгновение затихло, но потом возобновилось.

Всего дверей было семь. И все заперты. Стояла тишина, которую нарушал лишь звук, доносящийся из-за предпоследней двери. Изнутри как будто кто-то скребся – какой-то маленький зверек. Рибс неуверенно обернулась. Со стороны лестницы послышались тяжелые шаги – это поднимался тот крупный мужчина, Эдвард Олбани. Он держал в исцарапанных руках деревянный ящик, в котором что-то позвякивало. Опустившись на колени, он с неожиданной осторожностью поставил его на пол, а затем достал миску с какой-то жижей и заляпанную чашку. Отперев первую дверь, он вошел внутрь.

С замиранием сердца Рибс быстрым шагом пошла обратно по тусклому коридору. До нее донесся сильный запах немытого тела. В дверях девочка остановилась, пытаясь понять, что впереди. Небольшая комната. Внутри темно, дальнее окно заколочено досками, но между ними, полосами падая на пол, пробивается дневной свет. Маленькая кровать у стены. Сундук с одеждой. Сгорбленная фигурка в углу, вздрагивающая, тихо плачущая. Эдвард Олбани поставил блюдо и чашку прямо перед дверью, прошел дальше и навис над ребенком.

Только это был не ребенок. Теперь Рибс наконец-то разглядела это существо как следует. Мягкое, с неправильными чертами, оно подняло кривую руку, когда Эдвард Олбани присел рядом. Из его спины выпирали корни и ветви, а платье было разрезано, чтобы они могли выйти наружу. Старик взял существо на руки, обнял его и покачал, что-то мыча себе под нос, и постепенно оно перестало хныкать. Странные корнеподобные выступы обвили запястья и локти Эдварда Олбани – мягко, бережно. Казалось, существо не могло ходить, а только подтягивало себя с места на место; спустя некоторое время Олбани без труда поднял его, перенес на маленькую кровать и уложил в постель. Над кроватью располагалась полка с книгами. Мужчина достал одну из них и начал читать. Существо подняло голову и зашевелило языком в попытках что-то сказать, и в этот момент Рибс с ужасом поняла, кто это.

Черты его лица изменились, почти стерлись: нос искривился, глаза странно запали в глазницы. Но все равно это был он. Она узнала это лицо, которое последние шесть лет каждый день видела в коридорах, в столовой, в поле.

Это был пропавший мальчик по имени Брендан. Тот самый, что строил модель Карндейла из спичек.

Эдвард Олбани тихо читал Брендану, поглаживая его по голове своей большой рукой. Его волосы были белыми и странно торчали в стороны. Рибс посмотрела на стоящий на полу ящик и увидела в нем еще шесть мисок и шесть чашек, оглянулась в коридор на остальные шесть дверей и вдруг все поняла.

Между тем внизу, в подвале, Комако, растирая запястья, придвинулась к Оскару и наблюдала сквозь полумрак, как миссис Фик работает за длинным столом. Пожилая женщина почему-то стала говорить, взвешивая каждое слово. Казалось, она хотела сказать что-то еще, но передумала.

В воздухе запахло чем-то паленым.

– Так что? – произнесла Комако. – Зачем помогать Карндейлу, если вас изгнали оттуда? Зачем вообще работать на доктора Бергаста, если он вам не нравится?

– Не нравится? – На лице женщины мелькнула улыбка. – При чем тут симпатия?

– Вы могли бы просто уехать подальше. В Лондон, Америку, куда угодно. Необязательно было оставаться здесь и заниматься этими… настойками.

Миссис Фик фыркнула:

– В вашем возрасте все кажется таким простым. Сама помню. Но в действительности не все так легко, особенно если ты тратишь на это долгое время, переживаешь предательство, а потом прощаешь его. По правде говоря, у меня перед Генри кое-какой… долг. Долг, который я никогда не верну до конца, как бы ни старалась.

Она на мгновение опустила голову, но тут же подняла ее. Зажужжали шестеренки ее железного крюка.

– Мой брат, Эдвард… Генри проявил к нему доброту, и она спасла ему жизнь. Это правильно – возвращать свои долги, даже если отдавать их приходится кровью.

– К… к-кровью? – заикаясь, произнес Оскар.

Щеки Комако запылали.

– Мне жаль, – тихо сказала она. – А что именно произошло?

Миссис Фик пожала плечами:

– Подозрительность ваша вполне оправдана, детки.

Она высунула свой бледный язык, как бы пробуя воздух на вкус.

– Когда-то я и сама была такой. Ну, а теперь будем откровенны друг с другом. Вы здесь из-за пропавших детей. И не надо лгать.

Оскар открыл рот и начал было что-то говорить, но тут же замолчал.

Комако тряхнула головой, отбрасывая с лица волосы.

– Где они?

– Все гораздо сложнее, чем вы можете себе представить, – проворчала миссис Фик. – Вы думаете, что охотитесь на льва. Но он обитает в таких джунглях, из которых вам не выбраться.

Она сделала паузу и уставилась на тени на потолке, словно принимая какое-то решение. А затем подошла и развязала сдерживающие их веревки. Оскар