Пока еще есть возможность. И тогда никакого другра, никаких мертвецов.

– Но чары защиты тоже развеются, если глифик умрет, – сказала Комако. – Тогда Марбер сможет просто войти сюда. Единственно верного пути нет. Либо мы закрываем орсин и рискуем запереть внутри него Марлоу, а Джейкоб приходит в Карндейл, когда ему заблагорассудится…

– Либо мы этого не делаем, и тогда сюда вместе с другром прорвутся мертвые, и весь этот чертов мир рухнет, – полным отвращения голосом закончила Рибс.

Оскар печально вздохнул.

– Доктор Бергаст думает только о том, как бы поймать другра в ловушку, – прошептал он. – Он нам не поможет.

Комако встала, запустив руки в свои спутанные волосы. Девочка была измучена. С тех пор как они отправились к Пауку, она почти не спала, не ела, не мылась. Ко потерла шею. Все остальные смотрели на нее, ожидая ответа. Все, кроме Чарли. Он выглядел не так, как раньше, – будто повзрослел. Стал целеустремленнее.

Тени в комнате сгущались.

– Что ж, – произнесла она наконец. – Нам нужно попытаться спасти Марлоу. Естественно. Но что бы ни случилось, орсин должен быть запечатан.

После того как остальные ушли наверх умыться и переодеться, а может, и отдохнуть, Чарли забрался на подоконник и уставился на темнеющую лужайку за окном – различить можно было лишь плывущий в темноте туман. «Как духи мертвецов», – подумал он, хотя здешний туман не походил на тот, что он видел в мире мертвых. Свеча догорела. В сердце мальчика царила пустота. Он сидел, уставившись на свои руки, и совсем ничего не чувствовал.

В таком состоянии и нашла его вернувшаяся через двадцать минут Комако. Она не объяснила, почему пришла. Просто в одно мгновение он сидел один, а в другое кто-то оказался рядом. Чарли поднял голову и посмотрел на девушку.

– Я не знаю, что делать, – прошептал он, будто она вовсе не уходила. – Не знаю, как исправить ситуацию. Это моя вина. Я виноват в том, что Мар до сих пор там.

Комако тихо опустила руку на его плечо. А потом молча наклонилась и поцеловала Чарли в щеку. Ее губы были мягкими, как нежный цветок. Чарли удивленно посмотрел на нее.

Ее глаза были серьезны.

– Мы найдем способ, Чарли, – сказала она. – Что-нибудь придумаем.

Юноша беспокойно сглотнул. К его лицу прилила кровь, дыхание участилось.

– Да, – лишь смог сказать он.

– Только не отчаивайся.

Но Чарли и не собирался терять надежду – отказаться от нее он никак не мог.

– Марлоу еще жив, Ко, – с внезапной яростью сказал он. – Я чувствую его. Он пытается…

Мальчик вдруг замолчал, вглядываясь в туман.

– В чем дело, Чарли? – прошептала Комако.

– Он пытается вернуться, – тихо ответил он.

38. Повсюду земли мертвых

В сознании глифика цветком прорастала мысль: «Джейкоб Марбер приближается».

Время было для него туманом без будущего и прошлого, и перед его внутренним взором постоянно представали видения о начале и конце всего. Он умирал. Это глифик ощущал так же ясно, как и мягкую землю под своими пальцами, как солнечный свет на раскаленных камнях монастыря над ним. Он прожил дольше, чем существовали многие народы, и наблюдал за делами живых с отстраненностью. Он видел, как превращались в прах целые поколения, как продолжали жить их потомки, и самой большой болью в его долгой жизни были воспоминания. Пошевелившись, он почувствовал, как корневые побеги вызвали во всем туннеле дрожь; она добежала по камням до самого орсина.

«Скоро, очень скоро через него пройдет Джейкоб Марбер».

Глифик ощутил древнего хаэлана, Бергаста, утратившего свой талант и опасавшегося его смерти, приносившего эликсиры, чтобы сохранить ему жизнь; внутри этого человека тлел, словно никак не гаснущий костер, ужасный голод. Ощутил другие таланты в большом доме за озером, которые иногда приходили к нему и спрашивали разрешения пройти через орсин. Ощутил темных существ в другом мире, которые пребывали в постоянном движении, как вода в реке, и которым некуда было идти. Ощутил таившееся по ту сторону орсина зло – отчаянное, яростное, совершенно нечеловеческое, непознаваемое и темное. Она. Именно из-за нее он держал орсин закрытым, именно она заставляла его бояться. А вслед за ней он ощутил темную силу, изгнанную так давно, что, казалось, ее никогда и не было.

Глифик медленно повернул в земле свои корни, ощущая, как сдвигается прохладная почва. Там, почти незаметный, безмолвно стоял человек из дыма. Марбер. В полях за стенами открылся пролом, он протискивался внутрь. Стражи Карндейла не выдержали. В одно мгновение глифик увидел все, что потеряет, и все, что приобретет, ибо прошлое и настоящее уже слились в единое целое.

Он ощутил, как по коже орсина, нащупывая свежие шрамы от порезов ножом, скребут чьи-то ногти. Был ли это сон или явь, он не мог сказать. Но боль была реальной, она распространялась по его конечностям жаром, и глифик задрожал, посылая, как пыльцу по ветру, сны, чтобы другие тоже узнали об этом.

«Скоро».

– О, – прошептал он в темноте подземелья.

«Пусть они узнают, пусть увидят, пусть придут, пока не стало слишком поздно».

Генри Бергаст очнулся ото сна, наполненного незнакомым страхом, и растерянно огляделся вокруг, постепенно приходя в себя. Сон. Это был сон. Он находился в своем кабинете; воротник его рубашки был расстегнут, рукава закатаны. Час стоял поздний; судя по сгущающейся за занавесками синеве, был уже почти вечер. Огонь в камине потух. Костяные птицы щелкали клювами и беспокойно гремели о прутья клетки. Генри потер лицо, встал – спина его при этом заныла – и позвонил, вызывая своего слугу Бэйли.

Да, он ждал. С тех пор как из мира мертвых с перчаткой вернулся тот паренек, Овид. Теперь ему не хватало только приманки, которая привлекла бы другра.

Но она тоже скоро найдется. Он только что видел это во сне.

Войдя в узкую уборную, он налил в таз холодной воды, умыл лицо и, вытерев его рубашкой, уставился на свое отражение в большом зеркале. Глаза его были опухшими, тяжелыми, старыми. Поглаживая ладонями свою белую бороду, он изучал себя, словно незнакомца. Откинув волосы с лица, доктор смочил их на висках и снова пригладил. Затем открыл маленький шкафчик, достал оттуда ножницы и бритву и принялся неспешно сбривать свою бороду, часто останавливаясь, чтобы взглянуть на свое отражение в зеркале. Оттуда на него смотрело незнакомое лицо. Он поразился, когда подумал об истинном облике вещей, о том, что может скрываться под маской, о том, что мы видим лишь иллюзию. Ощупав пальцами свой голый подбородок, он стал сбривать волосы: сначала около глаз, затем у лба и, наконец, длинными движениями через весь череп, сбрызгивая голову холодной водой. И вот он уже стоит перед зеркалом, разглядывая мелкие кровоточащие порезы на своей непривычно лысой, костлявой голове.

Раздался стук в дверь. Бэйли не выказал ни малейшего удивления по поводу изменившегося внешнего вида своего хозяина. Высокий и худощавый мрачный мужчина просто кивнул ему и протянул полотенце, словно его вызвали именно для этого. Бергаст взял его и отвернулся.

«Ты сходишь с ума».

Он улыбнулся своему отражению. Отражение – безволосое, с кровоточащими порезами – улыбнулось в ответ.

Он поймал в зеркале взгляд слуги.

– Мы должны быть как вода, Бэйли, – пробормотал он. – Чистыми и пустыми.

Доктор вернулся в кабинет; слуга продолжал молчать. И тут Бергаст увидел, что ведущая к туннелю дверь открыта. В темноте притаилась маленькая фигурка – потрепанная, с кровью под ногтями, с всклокоченными черными волосами. От нее исходило едва заметное голубоватое сияние. Неизвестно, сколько она уже там стояла. Может, часы, а может, всего лишь мгновение. Но все было именно так, как и привиделось Генри Бергасту во сне.

Сияющий мальчик.

Марлоу.

Он вернулся.

Эбигейл Дэйвеншоу внезапно проснулась в своей постели. Она с замиранием сердца подошла к открытому окну и почувствовала, как на ее лицо падает вечерний свет.

Малыш вернулся. Марлоу.

Он вернулся.

Она знала, что это правда. Ее охватила дрожь. Снаружи было тихо, в воздухе ощущался еле заметный запах гари, будто где-то жгли листву. Она отдаленно почувствовала и запах воды, исходящий от озера. Однако не было слышно никаких звуков, по двору не бегали зовущие друг друга юные таланты – никаких признаков жизни. Ей настолько ясно