– Идет. – дядя Джок повернулся ко мне. – Так… с чего начнем? С тех луноходов? Этим занимался твой друг Хендрик Шульц. Будь уверен, он докопался до самой сути. Следователь из него просто ichiban[100]. Нет, у тебя не было паранойи, Дикки, забудь об этом. Речь идет о двух соперничающих группировках, Повелителях Времени и Сценаристах… и обе они охотятся за тобой и друг за другом. У тебя очаровательная жизнь, сынок, – ты рожден, чтобы быть повешенным.

– В каком смысле – Повелители Времени и Сценаристы? И почему именно я?

– Сами они могут называть себя иначе. Повелители и Сценаристы занимаются примерно тем же самым, что и Круг… но они смотрят на ситуацию иначе, чем мы. Дикки, ты ведь не думаешь, что во всех вселенных, которых Число зверя или даже больше, только мы в Круге познали истину и пытаемся что-то сделать?

– Ничего об этом не знаю. И не могу сказать ни да, ни нет.

– Полковник, – вмешался доктор Харшоу, – главный недостаток мира как мифа заключается в том, что мы противостоим… часто проигрывая… противникам трех видов. Во-первых, это закоренелые злодеи, такие как Властелин Галактики. Во-вторых, группы вроде нашей, но действующие с другими намерениями, для нас – дурными, для них – возможно, добрыми. В-третьих, это самые могущественные соперники, мифотворцы как таковые – Гомер, Твен, Шекспир, Баум, Свифт и их коллеги по пантеону. Но не те, кого я перечислил. Их тела мертвы, и они живут лишь благодаря бессмертным мифам, которые они создали. Эти мифы не меняются, и, следовательно, не представляют для нас угрозы. Но есть и живые мифотворцы: каждый из них крайне опасен, они небрежно относятся к своим творениям, когда пересматривают сюжеты или стирают персонажей – Харшоу мрачно улыбнулся. – Как жить со знанием этого? Понять, что иного не дано и что это совсем не больно – быть стертым, вычеркнутым из истории.

– Откуда вы знаете, что это не больно?

– Я отказываюсь принимать другую теорию, вот и все! Ну что, продолжим наш отчет?

– Дикки, малыш, ты спрашивал: «Почему именно я?» По этой же причине мы с Джубалом покинули обед в приятной компании и потратили немало сил, отправив множество людей в трудную и опасную разведку на нескольких временных линиях. Это из-за миссии «Адам Селен» и твоей ключевой роли в ней. Насколько мы понимаем, Повелители Времени стремятся похитить Майка, а Сценаристы хотят его уничтожить. Но и те и другие желают твоей смерти: ты угрожаешь их планам.

– Но в то время я даже не слышал о Майке-компьютере!

– Разве это не самый подходящий момент, чтобы убить тебя? Сисси, ты не только очень красива, но и приятна в общении, и это не считая твоих скрытых талантов. Поставь, мы сами себя обслужим.

– Blagueur et gros menteur[101]. Тебе все-таки нужно поспать. Тил просила передать, что не пустит тебя за стол, пока ты не сбреешь эту бороденку.

– Скажи этой нахалке, что я скорее умру с голоду, чем буду у нее под каблуком.

– Да, сэр. Я разделяю ее мнение.

– Успокойся, женщина.

– Поэтому я сама тебя побрею. И подстригу тебе волосы.

– Согласен.

– Сразу же после того, как проснешься.

– Сгинь. Джубал, ты пробовал этот салат-желе? Тил отлично готовит его… хотя все три мои хозяйки – прекрасные поварихи.

– Можешь изложить это в письменном виде?

– Я же сказал, исчезни. Джубал, жизнь с тремя женщинами требует немалой стойкости.

– Знаю. Сам много лет так жил. Стойкости и ангельского характера. А также любви к праздности. Но групповой брак, как в нашем Семействе Лонгов, сочетает преимущества холостой жизни, моногамии и полигамии, без присущих им недостатков.

– Не буду спорить, но останусь со своими тремя грациями, пока они терпят меня. Что ж, посмотрим… Энрико Шульц. Такого персонажа нет.

– То есть? – удивился я. – Он оставил несколько жутких пятен на моей скатерти.

– Значит, его звали иначе. Но ты и сам это знал. Скорее всего, он входит в ту же банду, что и твой дружок Билл… улыбчивый злодей, если злодеи вообще способны улыбаться, и превосходный актер. Мы называем их Ревизионистами. Он затеял все это из-за Адама Селена, а не из-за Уокера Эванса.

– Тогда почему он упомянул Эванса?

– Может, хотел тебя встряхнуть? Дикки, я ничего не знал о генерале Эвансе, пока ты сам о нем не заговорил. Для меня это поражение все еще в будущем – в моем нормальном будущем. Могу понять, каким бременем оно лежит на твоей душе. Будет лежать. Не забывай, я не знал, что тебя списали по инвалидности из Андоррских контрактников-крестоносцев, пока ты сам мне не рассказал. Так или иначе, все «друзья Уокера Эванса» мертвы, кроме тебя и еще одного: он улетел в Пояс астероидов, и теперь его не найти. Таково положение на десятое июля две тысячи сто восемьдесят восьмого года, которое наступит через одиннадцать лет. Разве что ты хочешь поговорить с кем-то из тех, кто жив до этого дня.

– Не вижу необходимости.

– И мы тоже. Теперь о самом Эвансе. Этим занялся Лазарус… слегка изменив мир, отчасти из желания показать, на что мы способны. Попыток пересмотреть исход сражения не предпринималось. Из две тысячи сто семьдесят седьмого сложно было изменить битву, состоявшуюся в две тысячи сто семьдесят восьмом году, не поменяв полностью твою жизнь. Либо тебя убивают в том году, либо ты не теряешь ногу и остаешься на службе – да, теперь я знаю про твою ногу, хотя это еще впереди. В любом случае ты не отправляешься в «Золотое правило», не женишься на Хейзел… и мы с тобой не сидим здесь и не разговариваем об этом. Менять мир опасно, Дикки, и лучше всего делать это в гомеопатических дозах.

Лазарус просил передать тебе две вещи. Он говорит, что ты не должен чувствовать личной вины за то поражение. Это глупо. Как если бы подчиненный Кастера[102] чувствовал вину за Литтл-Бигхорн… хотя Кастер был куда более выдающимся военачальником, чем Эванс. Лазарус знает, что говорит: он прошел путь от рядового до главнокомандующего и за многие века участвовал в семнадцати войнах.

Это первое, что он просил передать. И второе: «Скажи своему племяннику, что люди приходят от этого в ужас, но такое случается. Лишь те, кто заходит туда, где нет уличных фонарей и тротуаров, знают, как такое может произойти». Он говорит, что Уокер Эванс наверняка не обиделся бы на тебя. Дикки, о чем это он?

– Если бы он хотел, то рассказал бы тебе сам.

– Разумно. Как по-твоему, у генерала Эванса хороший вкус?

– Что? – Я уставился на дядю, а затем неохотно ответил: – Ну… я бы не сказал. Жестковатый, довольно жилистый.