В истории науки он так и остался одиночкой, создавшим собственный социологический метод — критический радикализм, — но не оставивший научной школы[606]. Тем не менее за свою короткую жизнь Райт Миллс сделал больше, чем любой другой социолог XX века; в своей «стратификационной трилогии»[607] он подробно проанализировал современное ему американское общество, а к наиболее цитируемой книге — «Социологическое воображение» — обосновал собственный взгляд на социологию как науку, не оставив камня на камне от господствовавших в те годы структурно-функционального и эмпирического подходов. Локализация и анализ правящего класса такой развитой страны, как США, требовали усилий именно такого ученого — не признававшего авторитетов, самостоятельно ставившего перед собой масштабные научные задачи и находившего необычные способы их решения.

Биография Райта Миллса кажется типичной для ученого XX века: родился в семье из среднего класса (отец был страховым агентом, мать — домохозяйкой), учился сначала в школе (в Далласе), затем в университетах (сначала в Техасском университете в Остине, потом в Висконсинском университете в Мэдисоне), получил степень PhD по социологии. Сначала был профессором Мэрилендского университета (1942), потом работал в уже известном нам Бюро прикладных социальных исследований (BASR) при Колумбийском университете (в Нью-Йорке) и самом Колумбийском университете. Никакого выходящего за рамки академической среды жизненного опыта (в отличие от Хантера), никаких видимых поводов быть недовольным. Но за фасадом этого внешнего благополучия скрывался личный бунт Чарльза Райта Миллса против буржуазного общества, с устройством которого он никак не желал смириться[608].

Академическая карьера Миллса началась в Висконсине с эпизода, типичного для современной науки, но все же неприятно поразившего совсем еще молодого (24 года) ученого. В 1940 году вместе со своим научным руководителем Говардом Беккером Миллс написал рецензию на только что вышедшие «Основы социологии» Ландберга. Разумеется, опубликована она была за подписью одного только Беккера («Пределы социологического позитивизма», 1941 год) [Geary, 2009, p. 27]. К чести Миллса стоит заметить, что он с первого раза понял, как устроено научное сообщество, и больше не допускал подобных ошибок. С Беккером теперь не о чем было говорить[609], и Миллс сосредоточился на собственной работе — в области социологии знаний.

В начале 1940-х годов это была модная тема, совсем недавно вышла в переводе на английский «Идеология и утопия» Мангейма[610], вызвав многочисленные дискуссии о критериях объективности научного знания. Вот здесь-то Миллс впервые проявил себя радикальным критиком: в ноябре 1940 года в American Journal of Sociology вышла его статья «Методологические следствия социологии знаний». В отличие от большинства социологов, полагавших, будто некий научный метод способен обеспечить объективность результатов, Миллс прямо указал, что сами эти методы возникают в реальном обществе и не столько являются, сколько считаются надежными[611]. Миллс даже употребил в своей статье слово «парадигма» (набор стандартов для научных рассуждений), которое позднее социолог науки Кун прославил на весь мир. Радикализм Миллса принес неожиданный результат: статья вызвала интерес Роберта Мертона[612], который хоть и не согласился с выводом Миллса об отсутствии объективной истины, но высоко оценил его аргументацию и кругозор[613].

Практик. Социология и теория власти — это, конечно, не математика, и объективных критериев истины там нет. Их уже даже в физике нет (на поиск бозона Хиггса потрачено столько денег, что он точно найдется), хотя еще не так давно такие критерии были (бомба либо взорвется, либо не взорвется). Так вот, в теории Власти есть более или менее объективные критерии, но они отсрочены (как и в случае с бомбой). До 2003 года можно было строить разные социологические предположения о том, кто круче с точки зрения близости к мировым элитам — Ходорковский или Кофи Аннан, но после 2003 года ответ на этот вопрос стал очевиден.

Теоретик. Тем временем Миллс подружился с прибывшим в Висконсин осенью 1940 года Хансом Герцем — известным немецким социологом, последователем Вебера и учеником Мангейма. Герц недостаточно владел английским, чтобы самостоятельно писать воспринимаемые американскими социологами тексты, и Миллс на несколько лет стал его редактором, переводчиком и соавтором. Почти сразу же Миллс с Герцем начали писать совместную теоретическую книгу[614]; одновременно Миллс увлеченно работал над собственной докторской диссертацией[615], оправдывая полученное им в последующие годы прозвище «24-часового социолога». В конце 1941 года, сразу после выхода очередного бестселлера модного в те годы Бернхэма («Менеджерское общество»), Миллс и Герц написали на нее хлесткую и полемическую рецензию — «Маркс для менеджеров» (1942).

Уже понимая, как много значит в научном сообществе благосклонность «звезд», Миллс без ложной скромности заказал в издательстве десятки оттисков «Маркса для менеджеров» и разослал их самым известным интеллектуалам Америки[616] [Geary, 2009, p. 56]. Адресная реклама сработала — на Миллса обратили внимание Дуайт Макдональд, редактор влиятельного левого журнала Partisan Review, и Дэниел Белл[617], редактор другого влиятельного журнала New Leader. Миллс начинает регулярно публиковать заметки в этих журналах (несмотря на критику Герца, полагавшего, что ученому не следует опускаться до публицистики), и в конце 1942 года ему сопутствует новый успех — статья «Коллективизм и смешанная экономика»[618], опубликованная в New Leader, пришлась по вкусу не только Роберту Мертону (охарактеризовавшему ее как «блестящее достижение»), но и профессору Колумбийского университета Роберту Линду[619], сразу пригласившему Миллса в еще один журнал, New Republic. С этого момента Миллс прочно вошел в американскую социологическую элиту (знал там всех, и все знали его), и в 1944 году ему достаточно было написать Мертону письмо с просьбой о трудоустройстве в Колумбийском университете, чтобы уже осенью того же года получить официальное приглашение[620].

В 28 лет Миллс достиг всего, о чем мог только мечтать американский социолог[621], — работы в самом престижном гуманитарном университете и прочной научной репутации. Что же дальше? Куда приложить энергию «24-часового социолога»? Для достижения какой цели использовать свою популярность? Приступая к работе в Колумбийском университете, Миллс уже знал точный ответ на этот вопрос. Единственной достойной настоящего интеллектуала целью он считал достижение политической власти, о чем тут же и заявил.

В январе 1944 года Миллс направил Дуайту Макдональду, редактору недавно созданного журнала Politics, письмо о своей новой работе: «Надеюсь, она вам понравится, как и всем, кому я ее показывал; я знаю, что это мой лучший текст из когда-либо написанных» [Summers, 2008, p. 13]. Миллс говорил о статье, первоначально называвшейся «Политика правды» и вышедшей в Politics под заголовком «Безвластные люди: роль интеллектуалов в обществе». Правда, которую Миллс хотел донести до своих