Тут-то они нас заметили. Они разбежались с воплями и проклятиями, а я летел над ними, вопя и хохоча, как безумный. Футах в пяти от земли я потянул рычаг на себя, и пламя подпалило нам хвост, когда мы взмыли в небо. Однако на этот раз на вершине подъема двигатель стал заикаться, и мне пришлось спуститься по пологой дуге, чтобы облегчить ему работу и дать отдышаться. К тому времени люди внизу похватали мушкеты и просто взбесились. Припав на колено, они палили по нам, следя за нами в прицелы, как за утками, и пули свистели со всех сторон.

– Давай! – крикнул я. Хлопнул машину по боку, достал горн и протрубил атаку.

Мы продолжали падать, двигатель пронзительно визжал, люди побросали мушкеты и разбежались во все стороны, а мы раздули пламя крыльями и устремились ввысь, словно пуля, под триумфальное завывание мотора. Закончив подниматься, я повернул, и мы пронеслись над макушками деревьев, нацелившись крылом прямо на луну.

– Простите, сэр, – сказал я, пока майор не опомнился. – Она дикая, резвая. Но, думаю, я ее одолел.

– В таком случае, возвращайся в штаб, пока ты нас не убил, – холодно ответил он. – Поговорим об этом позже.

– Да, сэр, – сказал я.

Я нашел реку сбоку от нас и полетел над ней, а майор, сориентировавшись, привел нас обратно на поле.

– Жди здесь, – приказал он, когда мы сели, и потрусил по тропе к генеральской палатке.

Я с радостью подчинился. Во-первых, мне не терпелось выпить, а во-вторых, я влюбился в эту машину и хотел позаботиться о ней. Я обтер ее шарфом, жалея, что мне нечем ее угостить.

Затем я ощупал машину и принялся обрушивать проклятия на голову того часового – и, полагаю, побил рекорд майора, потому что мой виски исчез. Я знал, что сделал часовой: прокрался к машине и забрал его, как только отвел нас в генеральскую палатку, а теперь наверняка сидел в караулке, попивая виски и посмеиваясь.

Вскоре появился майор.

– Назад в Вашингтон, и быстро, – сказал он. – Нужно вернуть эту штуку до рассвета, иначе пространственно-временной континуум нарушится, и мы понятия не имеем, что может произойти.

Так что мы заправили бак и полетели в Вашингтон. Я устал, и летательный аппарат, надо полагать, тоже, потому что теперь он просто пыхтел, торопясь домой, в стойло.

Мы снова приземлились рядом с деревьями и вылезли, изможденные и одеревенелые. Немного поскрипев и повздыхав, машина затихла, утомившись до смерти. В ее крыльях появилось несколько дырочек от мушкетных пуль, хвост закоптился, но в остальном она ничуть не изменилась.

– Шевелись, парень! – сказал майор. – Иди за лошадьми, а я верну на место аппарат.

Он обошел машину сзади и принялся толкать ее по траве.

Я отыскал лошадей, которые паслись неподалеку, привел их и привязал к дереву. Вернулся майор, и с первыми лучами рассвета мы пустились в обратный путь.

Я так и не получил повышения. И крылышек. Стало припекать, и вскоре я задремал. Некоторое время спустя я услышал, как майор зовет: «Парень! Парень!» – и проснулся со словами: «Да, сэр!» – но он обращался не ко мне. К нам подбежал мальчишка-газетчик, майор заплатил ему, я подъехал ближе, и мы оба уставились на газету, сидя на лошадях на окраине Вашингтона.

«БИТВА ПРИ КОЛД-ХАРБОРЕ», – гласил крупный заголовок, а ниже было множество мелких, один за другим: «Катастрофа для армии Союза! Внезапная атака на рассвете провалилась! Отбита за восемь минут! Информация о позициях повстанцев оказалась ложной! Потери Конфедерации малы, наши велики, Грант молчит, требуется расследование!»

Там была целая статья, но мы не стали ее читать. Майор швырнул газету в сливную канаву, пришпорил лошадь, и я последовал за ним.

К полудню следующего дня мы вернулись на позиции, но не стали искать генерала. Мы были уверены, что он сам нас отыщет. Однако он нас так и не нашел, возможно, потому, что я отрастил бороду, а майор побрился. И мы не сообщили ему своих имен. Что ж, в конце концов Грант взял Ричмонд – он был великим генералом, – но взял его осадой.

Я видел его всего один раз, много лет спустя, когда он уже покинул армию. Был первый день нового года, я приехал в Вашингтон, увидел длинную очередь людей, желавших попасть в Белый дом, и понял, что идет общественный прием, который президенты проводят каждый Новый год. Я присоединился к очереди и час спустя оказался перед президентом.

– Помните меня, генерал? – спросил я.

Он пристально посмотрел на меня, прищурившись, затем покраснел, его глаза сверкнули. Однако он сделал глубокий вдох, вспомнив, что я избиратель, натянуто улыбнулся и кивнул на дверь за своей спиной.

– Подожди там, – сказал он.

Вскоре прием закончился, генерал уселся за свой большой стол, лицом ко мне, и откусил кончик короткой сигары.

– Итак, – произнес он, не ходя вокруг да около, – что случилось?

Я рассказал ему; разумеется, я догадался, в чем дело. Рассказал, как летательный аппарат сошел с ума и принялся петлять, запутав нас, и в итоге мы полетели обратно на север и отметили расположение наших собственных частей.

– Я это понял, как только отдал приказ атаковать, – ответил генерал.

Потом я рассказал о часовом, продавшем мне виски, и о том, как ошибочно решил, будто он его украл.

Генерал кивнул.

– Ты залил виски в машину, верно? Перепутал с бутылкой бензина.

– Да, сэр, – ответил я.

Он снова кивнул.

– Само собой, она взбесилась. Это был мой личный сорт виски, тот самый, о котором столь высоко отзывался Линкольн. Проклятый часовой таскал его всю войну. – Генерал откинулся назад в кресле, попыхивая сигарой. – Что ж, – сказал он, – полагаю, оно и к лучшему. Ли тоже так считал. Мы обсуждали это в Аппоматоксе, перед формальной капитуляцией. Только он и я, болтали с глазу на глаз в фермерском доме. Я никому не рассказывал, о чем мы говорили, и с тех пор все только об этом и гадают. А говорили мы о воздушной силе, сынок, и Ли был против, как и я. Войны нужно вести на земле, парень. Забравшись в воздух, люди начнут сбрасывать бомбы, помяни мое слово, а стоит только начать, и воцарится настоящий ад. Потому мы с Ли решили молчать насчет воздушной силы. Ни в моих, ни в его мемуарах нет ни слова на этот счет. В любом случае, сынок, как заметил Билли Шерман [19], война – это и так ад, и нет смысла подсказывать людям способы сделать его еще более кошмарным. Поэтому я хочу, чтобы ты держал язык за зубами насчет Колд-Харбора. Молчи, даже если проживешь сотню лет.

– Да, сэр, – ответил я и сдержал обещание. Но теперь мне перевалило за сотню, а если бы генерал хотел, чтобы я молчал и дальше, он бы так и сказал. Хватит махать руками, парень! Подожди, пока первый в мире пилот договорит!