Вы бы не взглянули второй раз на Чарли, если бы увидели, как он пробирается сквозь толпу на вокзале Пенн-стейшн. Никто бы не взглянул. Никто не взглянул на него даже один раз, кроме маленькой девочки, которая, проходя мимо и держась за материнскую руку, улыбнулась ему с любовью и приязнью. Но никто другой и мимоходом не посмотрел на морячка – совсем мелкого, даже крошечного, и совершенно незначительного.

Однако Чарли этого не знал и уверенно, стремительно шагал сквозь толпу в зимнем вокзальном полумраке. Его белая шапочка, чудом державшаяся на затылке, возвышалась над полом всего на пять футов пять дюймов. Чарли имел представление о своем росте со статистической точки зрения, но чувствовал себя более высоким. Он весил на три фунта меньше Аниты Экберг [20], но в своих мыслях был здоровяком. Если бы не радостная улыбка, его худое лицо с резкими чертами можно было бы назвать некрасивым, однако Чарли никогда не слышал про комплекс неполноценности и редко задумывался о подобных вещах.

Последние девятнадцать лет его жизненный опыт постоянно вступал в противоречие с врожденным оптимизмом. Чарли довелось видеть жизненные реалии маленьких, незначительных людей – но лишь мельком, ведь он знал благодаря намного более богатому жизненному опыту, почерпнутому из фильмов, что романтика ждет его – как и любого из нас – за ближайшим углом.

Сейчас он свернул за этот самый угол и зашагал по вокзальному переходу к телефонным будкам. Посмотрел на зажатый в руке клочок бумаги с именем и номером телефона. В будке аккуратно набрал номер, не отрывая глаз от бумажки, которую положил на полку под аппаратом. Потом выражение его лица и осанка изменились. Худое тело напряглось, он подался вперед и сдвинул шапку на лоб, набекрень. Улыбка погасла, глаза сузились, одна бровь небрежно поднялась – и все эти незаметные движения создали в мозгу картинку. Чарли ощущал, что его лицо выглядит очень похожим на лицо молодого Рональда Колмана в роли Рудольфа в «Пленнике Зенды». Он откашлялся, готовясь заговорить, и этот кашель был на удивление глубоким, звучным и уверенным.

В двадцати четырех кварталах к югу от Пенн-стейшн, в спальне на четвертом этаже зазвонил телефон. Лежавшая в постели девушка вскочила, чтобы ответить на звонок. На простоватом личике расцвела радостная улыбка, журнал, на обложке которого растрепанная молодая женщина боролась с обезьяной, отлетел в сторону. Девушка заторопилась, и алюминиевые челюсти на туго закрученных прядях ее волос завибрировали, словно антенны. Она была худенькой и маленькой, ростом чуть выше пяти футов, весом – меньше девяноста пяти фунтов. Большая старая кровать просела в середине, девушке пришлось карабкаться на край, чтобы выбраться, и прежде чем она справилась, телефон зазвонил снова.

Само собой, Чарли ничего этого не видел. Он лишь услышал гудки в трубке и, облизнув губы, с надеждой улыбнулся.

Девушка встала, затягивая пояс старенького коричневого халата. Медленно двинулась к телефону, давая ему зазвонить еще раз, покачивая несуществующими бедрами. Надменно оглядела спальню, скользнув отстраненным взглядом по древнему деревянному комоду, карликовому умывальнику, пыльно-серому ковру и обоям с маниакально-депрессивным узором. Потом сняла трубку и заговорила, и голос этой крошечной простушки поразил, даже потряс бы Чарли, если бы он видел ее.

Но он ее не видел – и потому испытал не потрясение, а лишь радость. Так могла бы ответить Ким Новак, или Кэтрин Хепберн, или Грета Гарбо. Да что там, в ее голосе было лучшее от всех трех. «Алло», – вот и все, что она сказала, но это было низкое, звучное, журчащее «алло», отточенное сотнями фильмов, насыщенное, восхитительное и волнующее. Этот чудесный звук в мгновение ока пронесся с окраин к центру, достиг трубки возле уха Чарли – и тут произошла любопытная вещь.

Над телефонной будкой Чарли на Пенн-стейшн возникло маленькое серое облачко. Его очертания были немного зыбкими, края – тонкими и пушистыми. Из нижней части этого облачка выдвинулся хвост, напоминавший кривую турецкую саблю, и его кончик завис прямо над головой Чарли. Изнутри облачко озарилось мягким розовым светом.

Как ни странно, никто на вокзале не заметил этого облачка. Правда, большинство спешащих куда-то людей хмуро смотрели в пол и не поднимали глаз.

В этом облачке над головой Чарли, сияя яркими цветами, возлежала на софе девушка. Она была очень красивой, в пламенно-огненном вечернем платье, с золотыми волосами, мягкими, как паутинка. Ее глаза были голубыми, ресницы – длинными, губы – влажными и ярко-красными. Однако ее лицо казалось расплывчатым. Пылающее платье подчеркивало роскошную фигуру. Девушка лежала с томным изяществом, приподняв одну ногу, демонстрируя сквозь разрез совершенное полушарие обтянутой нейлоном коленки. Она небрежно держала белый эмалированный телефон, склонив к нему очаровательное лицо. Широкий рукав стекал по бледной тонкой руке.

– Алло? – произнес потрясающий голос в трубке возле уха Чарли, и красные губы девушки в облаке над его головой повторили это слово.

Чарли ответил, и если голос девушки был потрясающим, то его был поразительным. Не слишком высоким и не писклявым; на самом деле этот голос не имел никакого отношения к морячку в телефонной будке. Примерно так говорил «алло» Рональд Колман – точнее, почти так, ведь Чарли тренировался.

– Алло, – произнес изумительный голос Чарли в спальне в двадцати четырех кварталах к югу, и над головой девушки мгновенно появилось другое облачко, очень похожее на облачко Чарли, но не такое пышное и немного более скомканное, ведь потолок в комнате был низким. Стоя с трубкой в руках, девушка головой почти касалась облачка, а самая высоко торчащая ее прядь пронзала его нижний край. Сбоку облачка вырос длинный хвост, изогнулся и завис у левого уха девушки.

Облачко осветилось изнутри, и в нем возник мужчина, отрезанный по пояс нижним краем, однако судя по комнате, в которой он находился, его рост составлял почти шесть футов шесть дюймов. Он мог использовать измерительную линейку в качестве вешалки для пиджака, идеально обтягивавшего его плечи. Пиджак был темным и напоминал смокинг; молодой человек стоял боком, демонстрируя черный галстук-бабочку и девственно-белую накрахмаленную рубашку. Его нос был очень прямым, подбородок – сильным и твердым, черные волосы блестели по бокам и лежали на макушке жесткими волнами. Мужчина в пушистом облачке небрежно опирался о белую полку огромного камина.

– Это Чарльз Блейн, – произнес удивительный голос Чарли в трубке в ладони девушки, и губы мужчины в облачке над ее головой повторили те же слова с легкой улыбкой. Белые зубы сверкнули в свете камина. Внезапно в левой руке мужчины появилась раскуренная сигарета в длинном мундштуке из слоновой кости. Мужчина изящно, аккуратно стряхнул пепел в огонь.

– Я говорю, – продолжил звучный, отточенный голос в телефонной трубке, который внезапно стал тише, мягче, нежнее, – с Энни Бизли?

– Да, – ответила Энни с придыханием Хепберн-Новак-Гарбо и, четко выговаривая слова, закончила: – Это я.