– Послушайте, мистер Тауфаре, если у вас с наличностью туго, может, вам на косу прогуляться? На набережной Гибсона объявляли, там рабочие руки требуются. Вы, верно, не слышали: колокол прозвонил с час назад. «Добрый путь» наконец-то вытащили на берег, нужны люди на разгрузке.

В течение минувших трех недель два больших буксира постепенно перетащили барк на мелководье; там корпус судна подняли на катки вровень с берегом; наконец нынче утром, при отливе, с помощью упряжки клейдесдальских тяжеловозов и лебедки корабль вытянули из воды. Теперь остов обсыхал под солнцем – эта разбитая громадина походила не столько на выброшенное на берег морское животное, сколько на поверженное создание воздуха. Поутру Левенталь побывал на косе; ему примерещилось, будто корабль рухнул с огромной высоты и разбился вдребезги. Все три мачты сломались у основания; без парусов и такелажа судно выглядело ободранным как липка. Левенталь долго и неотрывно глядел на него, прежде чем продолжить путь. Как только корабль разгрузят и снимут с него все крепежные детали, его разберут на части и распродадут по кускам в ремонт и на лом.

– Раз уж я об этом заговорил, – продолжал Левенталь, – нам свой человек на разгрузке корабля и впрямь не помешает. Ну, памятуя о транспортном контейнере Тома, я хочу сказать… и уж чего бы там мистеру Мади ни примерещилось в трюме. Вы – наши глаза и уши, мистер Тауфаре. У вас превосходное оправдание, если вы на мели и хотите подзаработать честным трудом. Никто не станет приставать к вам с расспросами как и почему.

Но Тауфаре помотал головой. Про себя он дал обет не вести больше никаких дел с Фрэнсисом Карвером – никогда, ни при каких обстоятельствах.

– Я за случайную подработку не берусь, – объявил он, выкладывая шесть пенсов на стол.

– Идите на «Добрый путь», – настаивал Левенталь. – Никто вас ни о чем не спросит. У вас отличный повод.

Но Тауфаре не любил следовать чужим советам, пусть и преподнесенным из самых лучших побуждений.

– Подожду маркшейдерской работы, – сказал он.

– Чего доброго, долго ждать придется.

Тауфаре пожал плечами:

– Подожду.

– Вы не понимаете, – гнул свое Левенталь, постепенно раздражаясь. – У вас есть шанс оказать нам всем добрую услугу, да и себе заодно. Вы ж не сможете пойти на вдовицын прием без билета и не сможете заплатить за билет, если кошелек пуст. Ступайте на набережную Гибсона, поработайте день, уж сделайте нам всем одолжение.

– Я не хочу на прием.

– С какой стати нет? – не поверил Левенталь.

– Вы сказали, это глупость. Театральщина.

Повисла пауза. Наконец Левенталь заговорил снова:

– А вы знаете, что уже судебного адвоката пригласили? Некоего мистера Джона Другана из греймутской полиции. Ему поручено разобраться с делом Кросби Уэллса.

Тауфаре пожал плечами.

– В этот самый момент он ведет расследование, – продолжал Левенталь, – пытаясь выяснить, есть ли необходимость в судебном следствии. Он представит отчет в Верховный суд. А Верховный суд – это дело об убийстве, мистер Тауфаре. Об убийстве!

– Я ни к какому убийству не причастен, – возразил Тауфаре.

– Может, и нет, но мы оба знаем, что вы так же замешаны в этом деле, как и любой из нас. Ну, право! Мистер Мади что-то такое видел в трюме «Доброго пути», и у вас есть отличная возможность выяснить, что это было.

Но Тауфаре плевать хотел на то, что там видел или не видел мистер Мади.

– Дождусь честной работы, – повторил он.

– Ну и где же вся ваша хваленая преданность?

– Я клятвы не нарушил! – вспыхнул Тауфаре.

Левенталь потянулся через реал, накрыл ладонью кучку пенсов, смахнул их в карман фартука.

– Я не про ребят из «Короны», – возразил он. – Я имел в виду вашего доброго старого друга Уэллса. Речь идет о его вдове, в конце концов. О его вдове, о его наследстве, о его памяти. Вы, конечно, поступайте как знаете. Но на вашем месте я бы счел себя просто обязанным пойти на прием нынче вечером.

– Зачем? – презрительно бросил Тауфаре.

– «Зачем?» – повторил Левенталь, вновь берясь за верстатку. – Действительно, зачем бы хранить преданность вашему доброму другу Уэллсу? Мне просто подумалось, вы перед ним вроде как в долгу, после того как сдали его Фрэнсису Карверу.

Глава, в которой Томас Балфур забывает о необходимости держать язык за зубами; поднимаются старые темы, а Алистер Лодербек составляет письменную претензию.

Алистера Лодербека не было в Хокитике со среды, главным образом потому, что из своих апартаментов на верхнем этаже гостиницы «Резиденция» он наблюдал останки «Доброго пути» во всей красе, и зрелище это преисполнило его неизбывной горечи. Когда же ему предложили произнести речь в ратуше Греймута и перерезать ленточку на открытии шахты близ Кумары, он принял оба приглашения охотно и не раздумывая. В тот момент, когда к ним присоединились мы, – в момент, когда Тауфаре распрощался с Левенталем, – Лодербек стремительно шагал через кумарские болота, со спортивной винтовкой Шарпса на плече и патронной сумкой в руке. Сопровождал его Томас Балфур, сходным образом вооруженный и сходным образом раскрасневшийся от благородного усилия. Все утро они охотились, а теперь возвращались к лошадям, привязанным на краю долины: издалека те казались крохотными белым и черным пятнышками на фоне неба.

– Чертовски славный денек выдался! – воскликнул Лодербек, обращаясь столь же к себе, сколько и к Балфуру. – Роскошный денек, одно слово! Тут и дождь, так и быть, простишь, когда в конце концов солнышко так рассияется!

Балфур рассмеялся.

– Простить, может, и смогу, но забыть – нет. Я такого не забываю.

– Великая и прекрасная у нас страна, – промолвил Лодербек. – Вы на краски посмотрите! Новозеландские краски, промытые новозеландским дождем.

– А мы – новозеландские патриоты, – откликнулся Балфур. – И вид целиком наш, мистер Лодербек. Любуйся – не хочу.

– Именно так, – кивнул Лодербек. – Мы – патриоты Природы!

– И никакого флага не нужно, – усмехнулся Балфур.

– Не счастливцы ли мы? – продолжал Лодербек. – Вы только подумайте, сколь немногим доводилось насладиться этим пейзажем. Вы только подумайте, сколь немногие ступали на здешнюю землю!

– Да уж не столь немногие, как нам кажется, – возразил Балфур, – если птицы уже научились разлетаться во все стороны при виде нас.

– Вы им льстите, Том, – усмехнулся Лодербек. – Птицы – твари довольно тупые.

– Я припомню вам ваши слова в следующий раз, когда вы придете домой с парой уток и долгой историей о том, как вы их ловили.

– Да пожалуйста, историю-то вы все равно выслушаете, никуда не денетесь.