– Везет же вам, – говорит она сквозь скрежещущие зубы. – А ведь тоже запросто могли бы приобрести дохлую особь.

– Но я бы не пытался делать вид, что она живая, – парирует Графенвельдер.

Впрочем, в этот день последней смеется Урсула. Причем ждет с этим, пока большинство гостей не рассаживается по своим шаттлам.

– Друзья мои, – говорит она, – то, о чем я хочу сообщить, никак не сравнимо с увиденной вами здесь взрослой гамадриадой. Но представьте себе: недавно мне удалось добыть нечто такое, что вы непременно найдете интересным.

– Надеюсь, речь не о том, что мы уже видели два дня назад? – спрашивает Лайсендер Кэрроуэй.

– Помилуйте! Я решила подержать это приобретение в секрете, полагая, что моя маленькая гамадриада станет достаточно весомым событием для одной недели. То, о чем я говорю, прежде никогда не демонстрировалось публике. По крайней мере, не демонстрировалась особь в таком хорошем состоянии.

– Скажите же, что это за диковинка! – требует Ален Куперин. – Не мучайте нас!

– А вот прилетайте, и сами увидите, – дразняще подмигивает леди Гудгласс. – Записываться на прием не нужно, только ради бога, соблюдайте конфиденциальность! Мне очень не хочется, чтобы об этом экземпляре пронюхали власти.

На миг у Графенвельдера возникает подозрение, уж не адапта ли заполучила Урсула. Нет, вряд ли. Сделка с Рифуджио на мази, какой смысл маклеру менять клиента?

Но если не адапт, то кто?

Необходимо узнать, пусть даже придется ради этого пойти на такое унижение, как повторный визит в ее убогий анклавишко.

Прибыв в резиденцию леди Гудгласс, он видит в полярном выступе только ее шаттл. Не очень-то комфортно сознавать, что ты единственный гость, но ведь хозяйка сама предложила посетить ее в любое удобное для него время, и он добросовестно предупредил ее о своем визите. Целую неделю прождал! Конечно, лучше бы десять дней, но уже через пять пошли слухи, будто у леди Гудгласс в коллекции появилось нечто особенное, несомненно уникальное.

В эти дни он подвергал полученные в Городе Бездны образцы мыслимым и немыслимым проверкам, неизменно получая все тот же шокирующий результат: в распоряжении у Рифуджио находится настоящая особь адапта. Но Графенвельдер все еще не решается заключить сделку.

В анклаве он встречает Урсулу и ее мужа, узника паланкина. Супруги времени не теряют, сразу ведут гостя к своему новому приобретению. Взаимная неприязнь успешно прячется за улыбками и любезностями. Никто не упоминает гамадриад – ни мертвых, ни живых.

Графенвельдер может лишь догадываться о том, что ему предстоит увидеть. Однако его удивляют весьма скромные размеры помещения, к которому его наконец подводят. Подвесная дорожка примыкает к полу комнаты, но странное дело – та не отделена перегородкой из бронестекла. И хотя эта часть анклава освещена крайне слабо, Графенвельдеру удается различить столы, составленные буквой «U» на манер лабораторных. Еще виднеются какие-то глянцевитые штуковины на этих столах, на вид незнакомые.

– Я думал, вы мне покажете нечто живое, – тихо произносит он.

– Оно живое, – шипит в ответ Урсула. – По крайней мере, насколько это возможно. Просто разделено. Сейчас увидите.

– Вы вроде говорили, что оно опасно?

– Да, потенциально. Если его собрать воедино.

Урсула делает паузу и протягивает руку в сумрак за порогом, словно предлагая подойти к ближайшему столу. Взгляд Графенвельдера ухватывает яркую красную линию на ее руке, где та попала под ранее невидимый лазерный луч. Рука движется вверх и вниз. Гость и глазом не успевает моргнуть, как сверху падает тяжелый бронещит.

– Это не для того, чтобы оно не смогло выбраться, – объясняет леди Гудгласс, – а для того, чтобы никто не проник сюда с намерением его собрать. Кое-кто уже пытался – просто хотел посмотреть, что из этого выйдет.

Она убирает руку. Через мгновение щит уносится обратно в потолок.

– Что бы оно собой ни представляло, вы не склонны его недооценивать, – одобрительно произносит Графенвельдер, заинтригованный против воли.

– Приходится. Монстров недооценивать нельзя. – Она машет рукой лампам. Те разгораются, и хотя столы и оборудование теперь видны лучше, их предназначение не становится для Графенвельдера понятней.

– Надеюсь, вы мне кое-что объясните, – говорит он.

– Само собой. Я бы не знала, что с этим делать, если бы не нашла именно то, что искала.

– О боже! – ахает он, вперившись в один из самых больших стеклянных контейнеров. – Это что, мозг?

Леди Гудгласс кивает:

– Да, раньше это было человеческим мозгом. Прежде чем он… прежде чем оно занялось экспериментами над собой и постепенно отбросило все, что было в нем человеческого, как ребенок выкидывает игрушки из песочницы. То, что осталось от мозга, все еще живо, все еще в сознании, все еще обладает чувственным восприятием. – На лице Урсулы лукавая улыбка. – Карл, оно знает о нашем присутствии. Слышит нас, видит… и гадает, как бы ему освободиться и расправиться с нами.

Графенвельдер позволяет себе погрузиться в жуткую сцену, благо теперь это проще, ведь ему ясен ее смысл. Живой мозг содержится в заполненном жидкостью резервуаре, питание поступает по алым и зеленым шлангам, чьи концы погружены в серо-коричневое тесто – обнаженный мозжечок. Перевернутым вопросительным знаком ниже висит обрубок спинного мозга. Вялая, будто маринованная, вся эта плоть покрыта, точно грибницей, тончайшими нитями механической паутины. Рядом с резервуаром гудит серый ящик, мерцают его многочисленные аналоговые экранчики, отражая текущие ментальные процессы. И это еще не все. Тут десятки прозрачных емкостей, они соединены с другими аппаратами, а те соединены друг с другом, и в каждой емкости содержится нечто такое, что и словами-то не описать. Вот живое глазное яблоко в чем-то вроде искусственной глазницы, оснащенной моторчиками управления. Этот глаз, как и его лишенный век близнец на соседнем столе, смотрит прямо на Графенвельдера. Видны оптические нервы – узловатые канатики из жирной белой ткани. В следующем резервуаре плавают легкие, они ритмично вздуваются и опадают в ритме медленного дыхания, будто два воздушных змея снова и снова пытаются взлететь.

– Кто?.. Что?.. – едва хватает сил прошептать.

– Карл, разве вы еще не догадались? Взгляните сюда. Вот на эту маску.

Он смотрит, куда указывает женщина. Маска стоит вертикально на черном постаменте в конце самого дальнего стола. Скорее даже не маска, а целый череп, отлитый из гладкого серебристого металла. Лицо красивое, с чертами обтекаемыми, будто ветром обточенными; в неподвижных губах, в пустых серебристых плоскостях на месте глаз угадывается легкое веселье. Выдающиеся скулы, волевая крутизна подбородка. Между губами – темная зарешеченная щелка. На маске обозначены человеческие уши, а верхняя часть черепа – в продольных серебристых волнах, имитирующих зачесанные назад и скрепленные лаком волосы.