— У меня к вам единственный вопрос, доктор Морган. Мне известно, что таких ураганов здесь раньше никогда не бывало. И тем не менее — если кризис разразился однажды, он может и повториться. А вдруг такое случится после завершения строительства — что тогда?

Морган на мгновение задумался. Мыслимо ли дать точный ответ с ходу, без подготовки, когда он и сам еще не успел разобраться в том, что произошло?

— В худшем случае пришлось бы на время прервать движение и заменить деформированные участки пути. На такой высоте просто не может быть ветров, способных угрожать самой орбитальной башне. Даже эта экспериментальная проволочка осталась бы в целости и сохранности, успей мы ее закрепить…

Он льстил себя надеждой, что, отвечая, не погрешил против совести; через две-три минуты Уоррен Кингсли даст ему знать, не погрешил ли он против объективной истины. К радости инженера, марсианин был, по-видимому, вполне удовлетворен разъяснением:

— Благодарю вас. Именно это я и хотел услышать…

Тем не менее Морган решил довести свой ответ до логического конца:

— А на горе Павонис подобной проблемы, естественно, не может и возникнуть. Плотность атмосферы не достигает там и одной сотой…

Уже много лет Моргану не доводилось слышать звука такой сокрушительной силы — звука, какого смертному просто не дано забыть. Властный зов перекрыл вой урагана и в мгновение ока перенес инженера на другую половину планеты. Будто не было более открытой всем ветрам вершины, а он вновь очутился под куполом константинопольской Софии, и сердце полнилось восхищением и завистью к зодчим, которые шестнадцать веков назад сотворили это чудо. В ушах вновь стоял могучий звон…

Воспоминание поблекло и исчезло: Морган вернулся на вершину Шри Канды, смущенный и озадаченный, как никогда.

Что говорил ему тогда монах-провожатый про непрошеный дар Калидасы? Обреченный на вековое молчание, колокол подавал голос лишь в минуты бедствия. Но какое же тут бедствие?

Ведь для монахов ураган явился редкостной удачей. На мгновение у Моргана мелькнула тревожная мысль, что груз врезался в одну из монастырских построек. Да нет, об этом не может быть и речи — вспышка исчезла в нескольких километрах за вершиной. Но даже если бы, вопреки очевидности, груз упал или спланировал на территорию монастыря, это не принесло бы серьезных повреждений.

Морган взглянул наверх, на белые стены, — голос гигантского колокола по-прежнему спорил с бурей. Оранжевые тоги куда-то скрылись, у парапета не осталось никого.

Что-то легонько коснулось щеки, и Морган машинально отмахнулся. Звон, величавый и скорбный, заполнял все вокруг, отдавался в мозгу, мешая сосредоточиться. Оставалось одно — подняться к монастырю и вежливо осведомиться у Маханаяке Тхеро, что случилось.

Снова такое же мягкое, шелковистое касание, и на этот раз Морган успел заметить уголком глаза желтое пятнышко. Он всегда отличался хорошей реакцией — взметнувшаяся мгновенно рука не промахнулась.

На ладони лежала раздавленная бабочка — на глазах инженера она прожила последние мгновения своей эфемерной жизни, и привычный мир покачнулся и поплыл перед его глазами. Сверхъестественная неудача вдруг обернулась еще более невероятной победой, но к ощущению триумфа примешивалось какое-то смятенное удивление.

И тут он вспомнил легенду о золотых мотыльках. Ураган взметнул их по склону горы, и они сотнями, если не тысячами, достигли вершины, чтобы найти здесь свою гибель. Армии Калидасы добились своей цели, взяв реванш за поражение, которое потерпели два тысячелетия назад.

— Что, в сущности, произошло? — поинтересовался шейх Абдулла.

«Вот уж вопрос, на который я и сам едва ли найду ответ», — подумал Морган. А вслух сказал:

— Гора теперь наша, господин президент. Монахи уже начали покидать свои владения. Просто в голове не укладывается — легенда, сочиненная в незапамятные времена, и вот на тебе…

Он недоуменно покачал головой.

— Если в легенду верят, она воплощается в жизнь.

— Видимо, так. И все равно — вся цепь событий представляется мне совершенно невозможной.

— Это всегда рискованно — судить, что возможно, а что нет. Разрешите, я расскажу вам кое-что. Мой закадычный друг, большой ученый, к сожалению уже умерший, любил поддразнивать меня, заявляя: поскольку политика — искусство возможного, она была и остается уделом второразрядных умов. Перворазрядные, по его утверждению, увлекаются только невозможным. И знаете, что я отвечал ему?

— Откуда же мне знать, — отвечал Морган с принужденной учтивостью.

— Какое счастье, что нас, второразрядных, так много, иначе некому было бы править миром… В любом случае, раз уж невозможное случилось, примите этот факт с благодарностью.

«Я и принимаю, — отозвался Морган про себя, — хоть и с неохотой. Разве это порядок, когда десяток мертвых мотыльков может решить судьбу башни в миллиарды тонн весом?..»

А если подумать еще и о том, какую двусмысленную роль сыграл здесь досточтимый Паракарма, — вот уж кто должен чувствовать себя теперь игрушкой в руках неких мстительных высших сил! Администратор Службы муссонов был само раскаяние и рассыпался в извинениях, которые Морган принял с неожиданной снисходительностью. Да-да, никто не сомневается, что все именно так и было: выдающийся ученый, доктор Чоум Голдберг, совершивший революцию в микрометеорологии, ставил опыты, существа которых никто не понимал, и в разгар одного из таких опытов с ним, видимо, случился нервный припадок. Администратор заверил, что подобное стечение обстоятельств ни при каких условиях не повторится. Морган передал ученому — вполне искренне — пожелания скорейшего выздоровления, затем, повинуясь инстинкту, выработанному долгой практикой, добавил, что в установленном порядке потребует от Службы муссонов соответствующей компенсации. Администратор произнес положенные любезности и отключил связь, несомненно удивленный тем, что так легко отделался.

— А вы не интересовались, — произнес шейх, — куда эти монахи намерены податься? Я мог бы предложить им воспользоваться нашим гостеприимством. Наша культура всегда проявляла терпимость к другим верованиям.

— Я не знаю их планов. Посол Раджасингх — и тот не знает. Но когда я задал ему такой же вопрос, он ответил: «Они не пропадут. Надо думать, монастырь, просуществовавший на одном месте три тысячи лет, — не нищий».

— Хм… Тогда, быть может, принять их в долю? А то мне сдается, что ваш проект с каждой нашей новой встречей все дорожает…

— Ничего подобного, господин президент. Просто последняя смета включает в себя — точности ради — стоимость подготовительных работ в космосе, финансирование которых принял на себя Марс. Они берутся найти астероид с высоким содержанием углерода и транспортировать его на околоземную орбиту — у них в таких делах изрядный опыт, а для нас это решает одну из самых трудных проблем.