Лурия рассказывает в своих воспоминаниях о средне-азиатской экспедиции, что опыты, во время которых они добивались «оценки собеседниками собственной личности», они назвали «анти-декартовскими экспериментами». Как уж их болезненно-логическая мысль пришла к такому заключению, не столь важно. Важно лишь то, что как картезианец и как анти-картезианец ты живешь все тем же картезианством, только оценивая его с противоположным знаком…

Собственно говоря, и сама «тройка» – Выготский, Лурия и Леонтьев – никогда не скрывали, что очень старались знать то, что делалось в мире. И похоже, очень ждали, что, говоря словами Остапа Бендера, Запад им поможет…

Это случилось, мечта идиота, как говорил тот же Бендер, однажды сбылась. Труды не пропали втуне, и в середине шестидесятых к Лурии приехал американский ученик, который впоследствии стал основателем американской культурно-исторической психологии. Звали его Майкл Коул, и о нем особый рассказ.

Но до этого, как раз после поездки Лурии в Узбекистан и Киргизию, Выготского начали «критиковать» за его педологические увлечения. Педология была еще одной западной наукой, насильно импортировавшейся в Россию дельцами от образования. Очевидно, она работала не только на правящий класс Советского союза, но и на какое-то свое международное сообщество. Поэтому с ней «разобрались» чисто политически.

Выготский и так побаливал, но в таких условиях быстро зачах и умер в 1934 году. До этого основная толпа учеников, во главе с Леонтьевым, его предала и сбежала. А Лурия тихо присел в нейропсихологию, да так и не вставал с корточек до приезда Коула. Впрочем, и после его приезда до самой своей смерти он все еще расхваливает марксизм и его классиков, даже в ущерб собственной совести и научной добросовестности. Все-таки он был очень сильно напуган…

Как бы там ни было, но советский культурно-исторический подход рождается как попытка отсечь предыдущую историю России, отречься от русской науки о душе, и создать нечто новое, взяв за основу то, что надо догонять и перегонять из западных учений, и обогатив это марксизмом. Так вышло, что именно марксистское обогащение и сделало психологию Выготского культурно-исторической. Впрочем, сам он ею так и не стал заниматься.

И все же, хоть этот очередной научный пузырь и оказался сильно дутым, советские психологи сказали свое слово в истории культурно-исторической психологии. Заимствовав некоторые положения европейской социологии и психологии, и соединив их с марксизмом, они шагнули за рамки кабинетных умствований и попробовали проверить всю эту сборную солянку жизнью.

Полевая работа показала, что подавляющее большинство утверждений научных психологов было неверным. Но именно этот отрицательный результат мог стать основанием для движения к истине…

Не стал. Культурно-историческую психологию в России забыли и похоронили. Наверное, как раз потому, что она связывалась в умах психологов с именем осуждаемого партией Выготского. Но думается мне, что этим осуждением просто воспользовались, чтобы не развивать эту науку. Почему? Да потому, что советским ученым было настолько свойственно предавать тех, кого осудили или репрессировали, что за такое предательство само сообщество никак не осуждало.

И вот, если предать КИ-психологию, за это не осудят. А предать ее надо, потому что на этом направлении лежит истина. Но ведь поиск истины – это труд, это выход из привычной колеи, это постоянное решение новых и трудных задач, в конце-концов, здесь думать нужно! А так не хочется!..

Часть третья

Американская ки-психология

Если я правильно понимаю, то американская культурно-историческая (или просто культурная) психология была создана в середине семидесятых годов прошлого века ныне живым кросс-культурным психологом Майклом Коулом. Говорю я так осторожно, потому что истории этой науки не существует, но зато существует несколько школ не слишком соподчиненных друг другу. К тому же, сами американские психологи с трудом понимают, как устроена американская культурная психология, зная про нее только то, что она – ближайшая родственница кросс-культурной психологии.

«Поскольку культурная психология не обладает четкой организационной и методологической структурой, достаточно трудно точно определить, где заканчивается кросс-культурная психология и начинается культурная психология.

Более того, если большинство приверженцев кросс-культурной психологии сходятся в определении круга стоящих перед ней проблем (это, главным образом, проверка универсальной применимости психологических законов и теорий с использованием различных методологий), то те, кто отождествляет себя с культурной психологией, судя по всему, не имеют четких ориентиров или программ, определяющих задачи их деятельности.

Однако, по-видимому, сторонников культурной психологии нимало не беспокоит отсутствие четких целевых или методологических установок» (Адамопулос, Лоннер, с. 49).

Таковым оказалось положение дел в начале третьего тысячелетия. Но и в самом начале культурной психологии все было именно так, если судить по книгам Коула, – читать их так же трудно, как обвалившуюся книжную полку. Так и хочется расставить все хоть по каким-то местам. Впрочем, первые его книги, вроде написанной совместно с Сильвией Скрибнер «Культуры и мышления», – это еще чистой воды кросс-культурное исследование.

Американское выражение «кросс-культурное», по сути, означает лишь сравнительную психологию. Психологию, которая пыталась сравнивать то, как ведут себя люди в разных обществах, выявлять культурные различия в их восприятии, мышлении, вообще способностях.

Слабостью американской кросс-культурной психологии было то, что она ощущала себя частью имперской идеологии, и потому все сравнения шли с американцами и ради американцев. Иными словами, кросс-культурная психология рождалась в ответ на социальный или имперский заказ ради создания победоносного мировоззрения. Это был масштабный проект, в который вкачивали кучу денег.

Это ставилось ей в упрек множеством исследователей – и зарубежных и американских:

«В настоящее время в кросс-культурной психологии накоплена масса эмпирических данных, любопытных наблюдений и фактов. Хуже обстоит дело с теоретическим осмыслением и обобщением этого огромного материала. Реальные достижения здесь за немногими исключениями пока еще довольно скромны.

Немалые трудности связаны с методологическими проблемами кросс-культурных исследований, с представительностью выборок (в частности, во многих случаях испытуемыми являются опять-таки студенты американских университетов, группируемые по этническому происхождению, что вряд ли дает достаточные основания для оценки кросс-культурных различий)…» (Кармин, с. 20).

Все эти слабости американской психологии видел еще Александр Лурия, о чем и писал в предисловии к книге Коула и Скрибнер в начале семидесятых:

«За последние два-три десятилетия в психологической литературе появилось множество работ, посвященных особенностям познавательной деятельности представителей разных культур и народов, стоящих на различных ступенях социально-экономического развития. Значительное число этих работ представляет собой сравнительно-психологический анализ тех особенностей познавательной деятельности, которые отличают африканские народы или жителей дальнего севера (Аляски) от американских взрослых и детей.

Сама попытка таких сравнительных исследований представляет несомненный интерес. Однако как методы, применявшиеся в этих исследованиях, так и те мотивы, которые лежали в основе их поведения,