Гирс отмечал, что «американская нота встречена здесь с полным удовлетворением. Она вывела Францию из тяжелого положения изолированности и является серьезной нравственной поддержкой ее противобольшевистской политики… Для нас значение американского выступления заключается в подтверждении Штатами принципа территориальной неприкосновенности России». Об этом же писал и сам Врангель: «Политическая декларация, сделанная недавно правительством САСШ, совершенно совпадает с политической программой генерала Врангеля как в части, касающейся вопроса о сохранении единства и неприкосновенности русской территории, так и в вопросе о Польше. Генерал Врангель уже раньше счел своим долгом выразить по этому поводу свою живейшую признательность федеральному правительству».

В письме Бахметеву Маклаков (6 сентября) сообщал, что он, узнав о «признании», «опасался бурного протеста англичан и отступления французов; это было бы нехорошо; более всего опасался того, что это признание фактического Правительства Юга России, представляя из себя простой жест, при этом даже жест полемический, как всякий жест, имел свойство дразнить одних, обещать другим и никому ничего не давать. Отношение французского общественного мнения к этому шагу было более чем сдержанное, – не говорю о социалистах, которые требовали предания суду Мильерана. Но французы страшно боялись разрыва с Англией, и вообще они мало верили Врангелю. Я узнал потом от Палеолога (Генеральный секретарь МИД Франции, бывший (1914–1917) посол в России. – В.Ц.) – Мильеран в момент подписания своего письма задумался, но потом, подобно Цезарю, произнес: «Жребий брошен». А так как по характеру Мильерана, раз он что-нибудь решил, он за это держится с большой настойчивостью и даже упрямством, то раз сделано заявление, он уже от этой политики не отступает; уехав после этого жеста в путешествие по опустошенным провинциям, он своему заместителю Палеологу дал одну красноречивую инструкцию: всеми мерами помогать Польше и Врангелю. Если бы после этого жеста Америка стала на сторону Англии, где уже давно сидит Италия, поляки бы потерпели неудачу, и Врангель тоже, то жест Мильерана мог бы стоит ему портфеля; спасла его американская декларация, а затем и окончательная польская победа; в меньшей мере, но в том же направлении действовали и успехи Врангеля». В свою очередь, не без настойчивости Бахметева в переговорах с помощником Государственного секретаря САСШ Б. Лонгом была принята нота 10 августа, в которой Госдепартамент отразил «два основных момента: 1. Четкое разграничение между народом России и Советским правительством; поддержка первого и отказ от установления дипломатических отношений со вторым. 2. Польский и другие вопросы; Польша, воспользовавшись ситуацией, напала на Россию, чем вызвала дезориентацию и ложный патриотизм среди русского народа»[418]. С сентября 1920 г. во Франции действовала «новая власть». Президента П. Дешанеля сменил А. Мильеран, а главой правительства стал Ж. Лейг. М. Палеолог ушел в отставку. Однако эти перемены не вызвали принципиальной «смены курса» в отношении белого Крыма.

Полагая, что авторитет САСШ может быть достаточно весомым для многих европейских стран, Бахметев просил Гирса «инструктировать наших представителей в Бельгии, Голландии, Скандинавских и других странах» с целью «добиваться от местных правительств подобного выступления». 29 августа Бехметев сообщал Гирсу о возможностях снабжения белой Таврии американским оружием, но с гарантией неизменной демократизации курса, с «подтверждением принципов, изложенных в письме Струве Мильерану и других официальных заявлениях». Это было необходимо для оправдания поддержки, оказываемой Врангелю, перед американским «общественным мнением». «В общем, – заключал Бахметев, – настроение американского правительства продолжает оставаться благоприятным, но ему приходится считаться с крайне серьезным внутренним политическим положением». 30 августа Нератов запрашивал Гирса о возможности «признания Правительства Юга России Северо-Американскими Соединенными Штатами, Бельгией и Японией». Позднее, в период подписания рижского прелиминарного договора, Бахметев телеграфировал Гирсу о «полуофициозном» сообщении, которое было сделано правительством САСШ по этому поводу: «Американское правительство не признает силы за рижским договором, так как отрицает право большевиков распоряжаться русской территорией». Необходимо отметить, что в Крыму работали американские военные миссии во главе с контр-адмиралом Н. А. Мак-Колли и генералом Морелем (через них осуществлялись контакты с Вашингтоном). Заметную помощь в снабжении Крыма медикаментами оказывала миссия Американского Красного Креста[419].

Признание Правительства Юга России со стороны САСШ было обставлено обменом официальными декларациями, во многом схожими с теми, которыми в мае – июне 1919 г. обменялись Совет пяти и Верховный Правитель России. 6 сентября 1920 г. Струве был передан от имени Мак-Колли запрос о «политике и целях, преследуемых Врангелем». Предполагалась передача ответа в Вашингтон. Перечень вопросов включал в себя такие: «1) Обязуется ли он (Врангель. – В.Ц.) созвать Учредительное Собрание, избранное волей народа и прямым голосованием; 2) решительно ли отвергает генерал Врангель всякое намерение установить в России представительный образ правления, игнорируя народное согласие и поддержку; 3) правильно ли истолковываются недавние декларации генерала Врангеля о том, что, учитывая ошибки правительств генерала Деникина и адмирала Колчака…, он не почитает восстановление в России законности и свободы делом исключительно военным; что он в первую голову ставит вопрос об удовлетворении потребностей крестьян…, что он согласился бы ограничиться обороной ядра Русского национального возрождения; что общей его целью является попытка установить центр политического и экономического порядка и законности, вокруг которого могли бы свободно объединяться русские группировки и территории и развиваться согласно собственным пожеланиям; 4) правильны ли сведения…, что генерал Врангель устанавливает за линией фронта местное самоуправление, посредством свободно избираемых земств и других демократических органов, а также что он, в особенности, стремится разрешить земельный вопрос конституционными путями, санкционируя за крестьянами владение землей». Особое значение имел 6-й «вопрос»: «Можно ли полагать, что генерал Врангель, веря в то, что его движение в настоящее время представляет собой центр русских усилий для восстановления и возобновления единства и национальной жизни, в то же время не выдает себя и не приписывает себе роли Главы Всероссийского правительства, что в настоящее время он не требует признания себя таковым; что он не считает себя вправе вступать в договоры, обязательные для какого-либо будущего российского правительства, если бы таковое установилось, раздавать концессии или вообще, как-нибудь иначе, распоряжаться национальным достоянием». Довольно двусмысленно звучал и последний, 8-й «вопрос»: «Какие меры предосторожности, на которые генерал Врангель мог бы положиться для того, чтобы уверить другие нации, что ему удастся продолжить дело восстановления той части российской территории, которая входит под его юрисдикцию, не позволяя ему в то же время превратиться в военную авантюру или политическую реакцию». Как можно заметить, лейтмотивом запроса были традиционные пункты об окончательной легитимации власти путем созыва Учредительного Собрания, об отказе от жесткого понимания военной диктатуры и о восстановлении местного самоуправления. В то же время ставился и новый вопрос – о степени «всероссийскости» власти в Крыму (по сути, навязывался ответ с отказом от статуса «Российского правительства» и согласием на статус «лимитрофа»).