В отношении Болгарии дипломатические представители ограничивались лишь общими указаниями на «доброжелательное отношение» и надежды на восстановление сношений. Российский посланник в Софии, бывший «консультант Сазонова по вопросам об австро-венгерских славянах» А. М. Петряев докладывал о возможности отправки как болгарских добровольцев, вооружения в Крым (хотя подобная мера могла встретить противодействие со стороны Югославии и Греции), так и бывших русских военнопленных, из которых предполагалось сформировать отдельный полк под командованием болгарских офицеров-добровольцев. В начале сентября Севастополь посетила делегация Общества единения русских в Болгарии (профессор А. Э. Янишевский и товарищ прокурора В. В. Попов), приветствовавшая Правителя Юга России в качестве будущего руководителя всех «разбросанных по всему свету русских людей». Так начинало меняться отношение к бывшим «непримиримым» противникам России из Четверного Союза[429].

Одним из последних решений Правительства Юга России во внешней политике стало принятие сокращенного бюджета на содержание дипломатических представительств. Целый ряд представительств был переведен на «самофинансирование», то есть фактически подлежал упразднению (в Индии, Италии, Бельгии, Греции, Германии, Дании, Египте, Испании, Нидерландах, Норвегии, Швейцарии, Швеции, Данциге). Остальные оставшиеся на бюджете диппредставительства получали сокращенное финансирование. Учитывая сложное финансовое положение белого Крыма, подобное сокращение было вполне логичным, однако осуществить его оказалось невозможным, ввиду начавшейся эвакуации Крыма[430].

В ноябре 1920 г., после проведенной эвакуации, в Правительстве Юга России возник план сохранения своего суверенного статуса, хотя бы и в качестве «правительства в изгнании». Нератов надеялся на то, что при этом будет учитываться прецедент Бельгии и Сербии, чьи правительства в годы Первой мировой войны были вынуждены покинуть территории своих государств. Снова, хотя и в другом качестве, заявила о себе идея «отдельного государства». Однако подобные планы не осуществились, прежде всего из-за того, что, в отличие от бельгийского и сербского правительств, Правительство Юга России не обладало международным признанием и не могло рассчитывать на защиту своих интересов в объеме большем, чем это было достигнуто в Константинополе. «С единственным фактическим союзником – Польшей – не было заключено никакого соглашения, – оспаривал Михайловский намерения Нератова, – поляки в Рижском трактате не упоминают о Врангеле и имеют на то полное основание. Идеологическая постановка польского вопроса при Струве имела своим практическим следствием полную изоляцию Врангеля в нынешний момент, когда началась эвакуация. Вместе с тем признание Врангеля французами не налагает на Францию никаких обязательств по отношению к нашей антибольшевистской армии. Франция ни в каком военном соглашении с Врангелем не состояла. Врангель, напротив, дал целый ряд авансов союзникам, и в частности Франции, касательно признания обязательности выплаты международных долгов… Если бы южнорусское правительство было в международном союзе с Польшей, тогда можно было бы не допустить эвакуации, начав переговоры в Риге совместно с поляками. Крым стал бы антибольшевистским русским лимитрофом наподобие Латвии, Эстонии, Литвы, Финляндии. Французы могли бы в этом случае нажать на побежденные в русско-польской войне Советы, и им понадобилась бы новая Крымская кампания (что было маловероятно при тогдашней обстановке) для покорения Крыма». Так подтвердились предположения тех, кто считал, что признание Франции имеет значение только в условиях «удержания Крыма». Без собственной суверенной территории Правительство Юга России не могло существовать[431].

Подводя итог анализу внешнеполитического курса врангелевского правительства, можно условно выделить два этапа в его формировании и эволюции. На первом – апрель – июль 1920 г. – основной задачей был поиск любых способов для сохранения армии и гражданских беженцев в Крыму. Защита суверенных прав осуществлялась посредством проводившихся переговоров с представителями Англии, Франции, Польши и др. Уже в это время происходил отход от излишне непримиримой позиции по отношению к государственным образованиям, возникавшим на территории бывшей Империи. В то же время не исключалась вероятность переезда правительства и армии в Западную и Южную Европу, в частности на Балканы, что требовало обеспечения на будущее статуса «русской колонии», и прежде всего во Франции. В этот период была окончательно потеряна поддержка Великобритании и наметился переход врангелевского правительства к сотрудничеству с Францией и Польшей.

Во время второго этапа (август – октябрь 1920 г.) внешнеполитический курс, как и курс внутренней политики, характеризуется стремлением к обретению «всероссийских» полномочий. Следовало добиваться максимально возможного международного признания. Преимущественным направлением внешнеполитического курса в 1920 г. стало «польское». «Главная проблема – польская», – заявлял Струве. Несмотря на такую объективную оценку перспектив внешней политики, в Крыму были убеждены, что инициатива в заключении каких-либо официальных договоренностей должна исходить от «польской стороны». «Польша должна войти с нами в соглашение и приковать к своему фронту возможно большее количество войск, – полагал Врангель даже в октябре 1920 г. – Пусть эти два условия будут выполнены до будущей весны, и 1921 год увидит окончательное падение большевизма».

Однако на этом направлении имело место серьезное политическое противоречие. Считалось, что сотрудничество с Польшей, даже условное и временное, нанесет ущерб делу восстановления Национальной России. Так, например, в одном из частных писем, полученных генералом Лукомским в Константинополе, отмечалось, что «общая наша политика соглашений с расчленителями России (Грузией, Украинцами, Поляками и проч.) пока реальных результатов не дала, но зато грозит поставить нас в дикое положение. Мы незаметно меняемся ролями с большевиками: последние стали мощными «собирателями земли Русской» и покоряют под нози всю бывшую Империю, а мы вынуждены поощрять «самостийности», ибо иного пути для соглашений не имеется. Но страшно подумать, что эта политика может испортить окончательно нашу работу»[432]. Но, по существу, некая «утрата» патриотических позиций не вредила национальным интересам. Необходимо помнить, что основой для всех предполагавшихся соглашений был предшествовавший договор с казачьими атаманами, хотя и исходивший из признания принципов федерализма, но гарантированно закреплявший за центральной властью военные, военно-административные, внутренних дел, финансовые, торгово-промышленные полномочия. Наибольшим успехом в это время стало фактическое признание Правительства Юга России Францией и Османской Империей. Но подобные акты признания еще не означали незамедлительной реальной поддержки (вооружением и деньгами в форме доступных кредитов). Не оправдались и надежды на образование военного антибольшевистского фронта в Европе. Как отмечал Михайловский, «победу большевикам принесла сделанная ими ставка на усталость Европы после мировой войны».