Родился? 1901 год. Корнелиус, черт бы его побрал.

– Если так можно вообще сказать. Своим отцом я считаю Карла Юнга и Корнелиуса Лавстейна, великого в некотором смысле человека. По сути, Ивейн, я гомункул, искусственно созданный демон, выросший на злобном гении и маниакальной вере, доказавший Корнелиусу, что на этой земле можно сотворить что-то новое даже спустя три столетия.

То, как он произнес имя Корнелиуса, доказывало, что между ними была крепкая, вполне человеческая связь. Все это не укладывалось в голове. Но Трикстер, как ни парадоксально, был искренен и честен.

– Я – демон нового поколения, демон, сотканный из людской магии: психоанализа.

Бред.

– Корнелиус всегда знал, что мифология, культурология и психология – неотрывно связанные силы, и всю свою жизнь потратил на то, чтобы узнать, как устроен этот аппарат. Он был моим Виктором Франкенштейном, я – его Монстром. Он хотел отдать Мунсайд мне, сделать из него нечто совершенно иное, но одного демона было мало.

– И тогда появились менталисты?

– Второй вопрос! – Трикстер поднял палец вверх. – И он правильный. Ивейн, я выложу тебе все свои козыри из рукавов потому, что надеюсь, ты оценишь его и мой замысел! – Он задрожал от предвкушения и детской радости.

Он и правда был моим двойником. Только я слепо следовала за Кави, он – за Корнелиусом, продолжая делать это даже после смерти.

– Менталисты выросли из масонов, реально существующего тайного общества, которое возвело вокруг себя такую мощную мифологему, что та породила их самих, силу, трансформирующуюся от поколения к поколению и вечно меняющуюся. Архетип сильнее любого демона, ограниченного легендами и своей верой. В этом и секрет Штатов, принцесса. Мультикультурализм создал эту потрясающую, безбожную и безродную нацию и тем самым позволил Мунсайду выжить. Мировые заговоры, мода на пришельцев, тайные комитеты, ощущение фатальности и контроля кого-то сверху – все это, – громогласно объявил он, – воплотилось в них, в кучке людей, таких же, как ты, твои одноклассники, случайные прохожие, с одной простой силой – подчинять умы. Инженеры сознаний, они долго оставались в тени. И нет-нет… оставь свой третий вопрос при себе, я и так расскажу, почему они выступили сейчас и почему это пришлось на твое правление.

Он выдержал театральную паузу, а я замерла в оцепенении, боясь лишний раз вздохнуть или моргнуть.

– Мы долго ждали критической точки. Ослабление Кави, Мунсайда, нужен был сильный энергетический скачок, когда все поколения крестом сойдутся на тебе лишь для того, чтобы, как сейчас говорят люди, совершить ребрендинг Мунсайда.

– Ребрендинг?

– Ребрендинг, – шепнул он, наклонившись еще ближе и сверкая безумной улыбкой. – Другие демоны, Ивейн: внутренние, личные.

Боже мой.

– Все сложилось лучше, чем когда бы то ни было. Кави, очарованный маленькой принцессой, уставший от вечной жизни, отдал тебя в царство Морфея, позволил нам заковать твою личность, и мы взяли с него клятву о неразглашении и невмешательстве.

Мы не должны воссоединиться ни в коем случае.

– И Мунсайд достается нам, новым, с новыми демонами, созданными из людских патологий.

Исчезнувшие.

– Да-да, принцесса! – рассмеялся он. Как сверкали его глаза от счастья. – Мы воплотим идею Корнелиуса, нового бога, новых демонов. Ты заметила, да? Мы зовем их Апостолами Безумия. Каждый из них – ходячая иллюстрация душевного расстройства. Люди уже верят в них: в депрессию, ОКР, панические атаки, нимфоманию, клептоманию, фобии. Верят с большей охотой, чем в Асмодея или ифрита. Верят и сами не знают, что возвели внутри себя храм в их честь, молятся им каждым своим словом. И эту веру мы заключим в конкретные тела, которые со временем смогут выйти за пределы города. Если бы не несчастье Уоррена, он стал бы новым богом. У мальчика был маниакальный психоз…

Я неосознанно бросилась к Трикстеру и схватила его за воротник рубашки. Его лицо было настолько близко, что я видела чертей, отплясывавших в его глазах. Кончик носа едва не коснулся моего, мое колено уперлось в диван между его ног. Жар и электричество проскочили между нами.

Мой дублер, несчастный в той же мере, что и я. Слепой влюбленный. Это было его признание в любви к Корнелиусу, его проданная душа, как и моя, которую я с детства готовила для Кави.

– Ты будешь править новым миром, моя королева. Ты – ящик Пандоры. Ты – убийца, параноик, маньяк, одержимая… – жарко шептал он. – Но у тебя есть шанс спастись, можешь сбежать со своим ифритом. Тебе уже готова замена.

– Замена?

– Твой обожаемый инкуб. Я создал его так же, как и Корнелиус – меня. Безумный и обманутый брат-бастард, не менее безумная суккуб, помощь Лилит и моя, и вот он – инкуб. Следует за тобой повсюду. Спасает тебя от участи.

– Спасает?

Трикстер улыбнулся еще шире, отрывая взгляд от моих губ.

– Это уже четвертый вопрос, дорогая. Мы так не договаривались.

Кави

Они сидели друг против друга в шикарной гостиной на фоне панорамного окна, вместившего в себя апокалиптический ужас грозового неба и бурлящего океана.

А в доме царила атмосфера Рождества. Рыжая Лилит радостно готовила ужин, белокурый Самаэль помогал накрыть на стол и зажечь свечи. Они с Асмодеем сидели в гостевой комнате, вслушиваясь в хлопоты за дверью.

– Наверное, вы хотите, чтобы Он разделил с вами праздник? – поинтересовался Кави.

Асмодей перевел на него спокойный, чуть заинтересованный взгляд.

– Да, было бы замечательно, – ответил он и снова погрузился в умиротворенное молчание.

Он достал спрятанный во внутреннем кармане нож. Асмодей, увидев его, лишь хмыкнул, улыбнувшись мертвенно, уголком губ.

– Таким ты его не вызовешь, лишь убьешь себя.

– Знаю. Я нашел его в Библии, еще когда работал в библиотеке. Я узнал его: легенда об Исааке, о жертве.

Асмодей смотрел на него с нечеловеческим спокойствием.

– А еще я там нашел книгу «Ивейн, или Рыцарь со львом», старую, с рисунками. Он, другой, любил эту книгу?

– Человек, которого ты любил, любил эту книгу.

– Это же Он отдал тебе нож?

– Да. На всякий случай.

Большего ему и не надо. Кави оставил священный клинок Исаака на столике, словно простой столовый прибор. Будто в нем не было никакой ценности.

– Она не придет? – спросил он жалким и грустным голосом. – Я хотел бы попрощаться.

Асмодей даже не обернулся, все так же смотрел в черничное, израненное молниями небо.

– Надеюсь, она уже далеко.

Он прискорбно опустил подбородок и потупил взгляд в пол.

– Так для нее будет лучше, – примирительно сказал Асмодей, вставая с места. – Идем, поможем им на кухне.