В этот момент как раз подъехал «жук» Хейзер.

– Не знаю, что там себе придумал Кави, но, твою мать, черта с два я сбегу из этого города. Я обещала Уоррену спасти Мунсайд, и я спасу его! – решительно заявила она. Каспий ободряюще улыбнулся, но в голове тут же мелькнула мысль: «Интересно, как скоро она пожалеет о своем решении?» – Все, в путь!

Хейзер не успела затормозить, как Ивейн запрыгнула на заднее сиденье, прижимая к себе злосчастную коробку.

– Э-э-эй, привет. Куда едем? – неловко рассмеялась Хейз, заряжаясь ее настроением.

Хиллсы вышли попрощаться, но Ивейн лишь отмахнулась. Она была уверена, что все будет в порядке и она справится. Каспий сел на переднее сиденье, Дин – сзади.

– Дин закинуть в участок.

– Меня тоже там высади. – Каспий вспомнил, где в последний раз видел Кави. Скорее всего, Кольт за ним присматривал.

– А ты, Ивейн? Куда тебя?

– В «Гекату», – решительно заявила она. – Нужно поговорить с Трикстером.

Никому эта идея не понравилась, особенно Каспию.

Кави

Человек с непроницаемым лицом забрал его из участка словно забытый зонтик. Он не произнес ни слова, но выражение его глаз говорило куда отчетливее. В нем читались скорбь и неизбежность.

Он и сам ощущал, будто стоял на финальном рубеже. Полиция ничего не спрашивала, человек по имени Асмодей просто молча вывел его из участка.

Он не знал, кто такой Асмодей. Как-то раз тот сказал, что они были и непримиримыми врагами, и лучшими друзьями. Сейчас Кави считал его своим покровителем, молчаливым патером, которому доверял во всем.

Сложно было верить человеку, который периодически подводил его к смерти. Многочисленные увечья, которые выбивали из него жизнь, вынуждая отключаться и уступать место кому-то другому, действительно важному.

– Я видел ее, – он не мог сдержаться. – Она даже не обратила на меня внимания.

– Обратит, – спокойно отвечал Асмодей.

Его задело, что девочка прошла мимо него, даже не взглянув. Нет, она сделала это не специально. Она явно была сильно расстроена и держала в руках коробку с детской игрой, будто от нее зависела ее жизнь. Он так же держался за свой нож.

Асмодей хранил этот нож как зеницу ока и не позволял прикасаться к нему. Он что-то чувствовал, нечто влекло его. Он был уверен, что эта вещь принадлежит ему и что она поможет. И не ошибся.

Этот нож впервые заставил его прочувствовать все оттенки боли. Его не выбросило из тела, как это случалось раньше. Да, он отключился, но ненадолго, и впервые очутился в больнице. Раны остались. Их лечили. Они не исчезали.

Тогда они встретились… в третий раз.

Да, это была их третья встреча. Первая случилась, когда он покупал пончики. Она приняла его за кого-то другого и очень расстроилась, потому что он ее не узнал. Тогда он сильно злился. Во вторую встречу она его задела за живое, хоть он и закрыл перед ней двери, выслушивая какой-то непонятный бред. А вот в третью он впервые ощутил себя кому-то нужным, несмотря на то что тратил свои последние силы, чтобы в достаточной мере показать, что ему на нее наплевать.

Он сильно к ней привязался, какая-то неловкая девочка-подросток стала его новой дозой, новым смыслом жизни, но он сопротивлялся из последних сил.

Он знал: она сильнее его, лучше его. Она вообще была лучше всех остальных, оплотом чистоты и доброты, даже когда резко вонзила в него нож. Потом он очнулся с горечью и легким оттенком разочарования, но она так переживала, тут же стала вымаливать прощение, и он понял, что другого варианта у нее не было.

– Мы едем ко мне, – решил все-таки сказать Асмодей.

Он никогда не был у него. Их встречи проходили на нейтральной территории, в каком-то заброшенном доме. Даже не в доме, это больше напоминало церковь. Он знал лишь его имя, больше ничего. Ни где он жил, ни того, чем зарабатывал на жизнь, была ли у него семья или еще кто-то. Асмодей же знал о нем все, кажется, даже то, о чем он сам не догадывался.

Кави молча следовал за ним с ощущением, что его вели на убой.

И он был совсем не против.

Ивейн

Веселый транспарант с надписью «Счастливого Апокалипсиса!» был обмотан вокруг статуи Гекаты, у которой, кстати, не хватало пары пик на короне.

Апокалипсис, кажется, стал поводом для оставшихся выпустить свой хаос наружу и найти утешение в алкоголе (и крови). Сегодня «Геката» приютила древних вампиров, демонов разных сортов, немного призраков и зомби и парочку ведьм. Оборотней почти не было.

Все слились в единой вакханалии адского кутежа, и, возможно, несколько лет назад такое нестерпимое буйство было бы нормой.

Трикстер сидел посреди пустой сцены, и одинокий луч света молча подсвечивал его фигуру так, что волосы светились золотым ореолом. Его фирменная улыбка могла легко вскрыть вены. Глаза спрятались в тени, но мне незачем было видеть их, я и так знала, куда он смотрел.

Он смотрел на девочку с «Монополией» в руках, пришедшую прямо в его объятия. Его руки сомкнутся на моей шее, а улыбка острым скальпелем медленно и мучительно снимет с меня кожу.

Я оставалась невидимой для толпы, подозревая, что любой из нее мог накинуться на меня и убить ради Барона Субботы.

Край сцены был усеян темно-синими цветами, Mortem mediocris, выросшими из трупов фей и возложенных к ногам Трикстера.

Я отвлеклась на чей-то крик и повернулась в сторону барной стойки. Трикстеру хватило этого мгновения, чтобы очутиться позади меня и схватить за плечи. Пару раз он провел по ним ладонями, будто пытался разогнать застывшую от ужаса кровь.

Бояться мне было уже нечего. Те, кто хотел сбежать, давно это сделали. А смерть? Я уже умирала. Это не так страшно.

– Решила отпраздновать свое совершеннолетие здесь? – шепнул он мне на ухо.

Я чувствовала его мощь, что-то на уровне невидимой вибрации, этакой ауры, присущей каждому демону. Она накаляла воздух, а волосы на руках от нее стояли дыбом. Прежде я никогда не ощущала ничего подобного рядом с Трикстером.

– Или провести сеанс напоследок? А может, жаждешь искупления? – Он громко рассмеялся, спрятав руки за спину и бродя вокруг меня, словно акула, подбирающаяся к добыче. Насмешливые глаза глядели заинтересованно, но он явно чувствовал свое превосходство и неимоверную радость, что его любимая марионетка явилась к нему сама.

– Нет, – ответила я просто.

Нельзя было терять время, его и так осталось немного. Мои руки потрясли коробку, а на губах появилась глуповатая улыбка.

– Сыграем?

Его это обескуражило лишь на миг и заставило чуть свести брови вместе, но эта слабость была мимолетной, ухмылка появилась тут же.

– Помнишь? Выигрываю я – отвечаешь на три вопроса, ты – стираем мне память.