Какое решение? Рейнхарт все-таки рассказал Дрэйку больше, чем тот говорит нам? Или мне?

Я и хочу спросить, и понимаю, что правды Дрэйк не скажет.

—А ты?— прошептала я.— Ты сможешь без меня?

Сколько часов назад наша с Дрэйком привязка была инициирована полностью? Десять? Двенадцать? А с Норданом я связана дольше, сильнее, крепче и узами не только эмоциональными и магическими.

—Мне придется,— произнес Дрэйк тихо.

Мужчина привлек меня к себе, поцеловал, опаляя мои губы последним прикосновением пламени, грядущей пустотой, серой, будничной, бесконечной. Как они будут жить в ней, вращаться, существовать день за днем? У меня останется наша малышка, но что останется мужчинам? Если мне удастся каким-то образом сбежать, смогу ли я вернуться когда-нибудь или обречена скрываться до моего последнего дня?

Дрэйк отстранился, коснулся моего подбородка, погладил подушечкой большого пальца, улыбнулся слабо, с ноткой печали, отчего мое сердце сжалось. И отступил в сторону, пропуская меня вперед. Я направилась к двери, опасаясь оборачиваться, зная, что увижу маску ледяного равнодушия, какую видела уже сегодня утром. Понимая, что это необходимо, что лишь Нордану пока позволено держать меня за руку, обнимать на глазах посторонних, Дрэйк же должен играть роль, вести свою линию до конца. Понимая и все же страшась тьмы в его глазах.

Карты розданы. Наш ход.

* * *

Наемники Рейнхарта, вопреки моим ожиданиям, выглядят просто, обыденно даже. Обычные серые или черные костюмы для среднего класса, невыразительные, незапоминающиеся лица. Оружие если и есть, то мной, неискушенной в подобных вещах, не замечено. Ни пистолетов, ни кривых ножей, ни грязной, неопрятной одежды, ни заросших, угрюмых лиц.

Присланный за нами автомобиль больше тех, которые я видела прежде, и сидения в салоне расположены как в старых каретах — два обитых кожей диванчика друг против друга. Перегородка со стеклом, отделяющая места пассажиров от водителя. Я сажусь рядом с Норданом, Дрэйк напротив и вместе с ним мужчина вида бледного, невзрачного, которого Нордан называет насмешливо «дрессированным пуделем, показывающим фокусы по команде Рейнхарта». И я догадываюсь, что передо мной колдун. Колдун бросает на меня взгляды суетливые, полные странного, жадного любопытства. Это не сугубо мужской интерес, но нечто иное, скользкое, словно маг делает на мне разметку, будто на куске ткани, перед тем, как начать разрезать. Ленивое обещание Нордана вырвать и выбросить глаза колдуна в окно за еще один взгляд в мою сторону заставляет человека сжаться и неохотно отвернуться от меня.

Молчание в салоне нарушают лишь невнятное бормотание колдуна и щелчки перебираемых им костяных четок. На сей раз Нордан только хмурится раздраженно, но ничего не говорит. Обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, прячусь в кольце надежных рук от показного спокойствия вечерней Эллораны, от неизвестного будущего, от застывшей на лице Дрэйка маски равнодушия. Над крышами домов собираются тучи, заслоняя бледный серп луны и россыпь мелких бисеринок-звезд, сгущаются массой плотной, иссиня-черной. В глубине жалуется ворчливо гром, вспыхивают легкомысленно росчерки молний. Воздух тяжел, душен, но дождь не торопится прийти, принеся с собой прохладу.

Автомобиль въезжает на территорию императорского дворца через одни из второстепенных ворот. И колдун, и сопровождающие нас наемники остаются в небольшом внутреннем дворе, нас же встречает человек из числа работающих во дворце. Ведет молча, уверенно по пустынным коридорам и в переплетениях дворцового лабиринта нам не попадается ни единая живая душа.

Путь заканчивается в просторной, ярко освещенной комнате с накрытым длинным столом. К немалому моему удивлению, кроме гостеприимно улыбающегося Рейнхарта, в помещении находятся Октавиан, Катаринна и еще несколько человек, одетых по вечернему, среди которых мне знакомы лишь Хейзел да посол Виатты — по визиту в «Розанну». Валерии нет, впрочем, едва ли императорская чета намерена подвергать дочь какому-либо риску. Нордан хмурится сильнее, но все же кланяется и приветствует монархов. Поклон небрежен, еще чуть-чуть, и вызывающая небрежность обратится пренебрежением откровенным, опасным. Тон насмешлив, скрывает злость, однако, кажется, это замечаем только я и Дрэйк. Я приседаю в глубоком реверансе, Дрэйк приветствует венценосных супругов невозмутимо и с должным почтением. По знаку императрицы все рассаживаются за столом, и лакеи начинают обносить собравшихся блюдами.

Ужин странен. Мне он напоминает сегодняшний завтрак — пустые беседы ни о чем, притворные улыбки, неискренний смех. Ужин пугает своей неестественностью, картонностью, словно каждому из присутствующих приставили дуло пистолета к затылку и под угрозой смерти велели изображать обычную вечернюю трапезу в доме аристократов. Несколько раз я ловила взгляд Хейзел, сидящей по другую сторону стола, замечала в нем намек на жалость, на сочувствие. И цепкий, изучающий — Катаринны. Октавиан, наоборот, выглядел усталым, недовольным необходимостью участвовать в этой пародии, не принимал толком участия в разговорах и лишь посматривал искоса, нетерпеливо на Рейнхарта по правую руку от супруги, точно ожидая разрешения поскорее покончить со спектаклем.

Перемена блюд. Я не могу съесть ни кусочка, только пытаюсь сделать вид, будто ем. Нордан слева от меня тоже почти не прикасается к содержимому тарелки, больше налегая на вино. Я уже замечала, что алкоголь не действует на членов братства так же, как на людей — даже при большем количестве выпитого они пьянели куда медленнее. Дрэйк справа от меня поддерживает беседу, хотя и без особой охоты. Наблюдает за Рейнхартом, пока тот дирижирует своим маленьким оркестром, пока откровенно наслаждается насквозь фальшивой игрой.

Раскат грома над крышей дворца кажется ударом. Разговор сворачивает мгновенно на обсуждение погоды, серьезное, старательное, словно нет ничего важнее метеопрогноза на ближайшую неделю.

—Балаган,— цедит Нордан презрительно, едва слышно.

—Но даже ты не настолько безрассуден, чтобы рисковать жизнями членов правящей семьи,— несмотря на расстояние, на значительно более громкие голоса других присутствующих, Рейнхарт расслышал замечание собрата.— Поэтому все, что тебе остается — терпеть, хотя данное качество у тебя не самое сильное.

—Мне плевать на жизни членов правящей семьи, их родственников и их прихлебателей,— ответил Нордан и на сей раз громче, так, что услышали все. Беседа о погоде оборвалась на полуслове, уступив место выжидающей тишине.— Единственная причина, по которой твои куклы до сих пор живы,— я не хочу расстраивать мою женщину видом изуродованных трупов. И Айшель близко общается с Ее императорским высочеством и наверняка будет глубоко опечалена, поняв, что Валерия осталась сиротой. Хотя кто знает, может, наследница как раз возражать и не станет? Вдруг девочка будет только рада возможности досрочно взойти на престол и избавиться от чрезмерной опеки родителей? Из дворца под конвоем, во дворец под конвоем, любимой игрушки, то есть любимого мальчика лишили… Кстати, Эдуарда так и не нашли? Как и его шустрого папашу, надо думать?