всего не упомнить. Сергей Сигей и Ры Никонова занимались и шумовой поэзией. В глухие 70‐е, в начале 80‐х они давали концерты в Ленинграде и в Москве. Потрясали мешочком с камешками, ложились локтями и носом на пианино и т. п. В руках настоящего художника все может стать искусством.

ЭДУАРД ЛИМОНОВ

«…И примкнувший к ним Лимонов». В конце 60‐х в Москве, а затем и в Долгопрудном у Евгения Леонидовича Кропивницкого появился этот замечательный, подобный Жюльену Сорелю или Растиньяку молодой человек, харьковчанин, поэт, решивший завоевать Москву.

Стихи были свежи, раскованны, «обэриутны» и в общем близки нам – лианозовцам. Мы коротко сошлись, как писали в XIX веке. Надо было выяснить позиции друг друга и, шагая по Москве, мы решили, что наш идеал в поэзии – Катулл и что столица похожа на Древний Рим времен упадка.

Совершенно сам по себе, безумного честолюбия, поэт жаждал признания столичной богемы. Лимонов был беден и неприхотлив, но любил пофрантить. Поэт шил брюки знакомым и стал довольно широко известен, как говорится, в узких кругах. Кроме этого, он печатал на машинке книжки своих стихов, переплетал их и продавал по 5-10 рублей. У меня до сих пор сохранилась одна такая книжка. Переплет из простого упаковочного картона, бумага серая, грубо скрепленная. Все в духе времени. Вообще у Лимонова всегда было чувство времени.

В Нью-Йорке, затем в Париже, в эмиграции, он перестал писать стихи, но начал издавать свои романы, которые получили теперь широкую известность.

Лучший из романов, по-моему, «Это я – Эдичка». Когда я получил его по каналам самиздата, еще на машинке, я сразу написал ответ, в котором были такие слова: «Это кровоточащая повесть о любви». Того же мнения я и теперь.

ЮРИЙ МИЛОСЛАВСКИЙ

Много слышал о писателе Юрии Милославском – из Израиля, Нью-Йорка. Наконец в конце января 1996 года, в Америке, увидел его воочию. Никогда не подозревал, что Юрий Милославский, такой жесткий и современный, тоже из Харькова. Поистине плодоносящий город! Мне понравился этот крупноголовый, лысоватый, бритый человек в синем свитере и черном пальто.

ВАГРИЧ БАХЧАНЯН

«Мертвые душечки» – книжка, состоящая из некрологов с фотографиями умерших еврейских женщин, старух с грустными глазами и растерянными лицами, в общем, эмигранток.

«Ни дня без строчки» – тоже книжка, в виде дневника, каждый день в котором отмечен строчкой многоточий. И еще много остроумных литературных игр, неожиданных художественных выдумок.

Таким я запомнил художника и поэта Вагрича Бахчаняна. Он – что называется, нормальный концептуалист, поэтому, где кончается художник и начинается поэт, уловить подчас невозможно.

Недаром после переезда из Харькова в Москву он несколько лет работал на 16‐й странице «Литературной газеты» и тем ее сильно украсил – даже не верится, что такое было.

В 1977 году его стихи опубликовал Михаил Шемякин в своей антологии «Аполлон-77». В Париже его книжечки издает Мария Васильевна Розанова, тонкий ценитель игр, в том числе и литературных.

«ГНОЗИС»

К середине 70‐х в Нью-Йорке возник новый тамиздат – философско-литературный альманах «Гнозис», который издавал прозаик, поэт, философ-мистик, последователь Гурджиева Аркадий Ровнер. Как поэта его читали в самиздате с начала 60‐х и даже в 50‐е еще в Москве. За последние два десятилетия «Гнозис» стал заметным изданием на Западе и у нас. В отличие от многих эмигрантских журналов и альманахов «Гнозис» печатал авторов, что называется, по гамбургскому счету, а не по политической ориентации. Жена Аркадия Ровнера – поэт и критик Виктория Андреева написала по этому поводу заметную статью «Третья литература». Оба они были легки на подъем. Ученая чета опоясала чуть ли не весь земной шар: от Нью-Йорка до Лондона и Парижа, от Фрайбурга до Сеула… Вернувшись в Россию, Аркадий Ровнер стал профессором МГУ и издал тамиздат уже здесь: как свои произведения, так и «Антологию Гнозиса».

АНДРЕЙ МОНАСТЫРСКИЙ

Еще с конца 60‐х в Москве делал свои книжки концептуальных стихов, многие из которых были основаны на повторах и вариациях, поэт и художник Андрей Монастырский. В начале 1976 года он образовал группу «Коллективные действия».

«Для круга московских концептуалистов это обозначало перемещение эстетического внимания от текста к событию. Еще до того, как образовалась группа, этот переход к несимволической деметафоризированной эстетике происходит в объектах „поэзии действия“ А. Монастырского. Предметом рассмотрения и эстетического восприятия становится просто звучание („Пушка“) или время перематывания нитки с одной дощечки на другую („Моталка“) и т. п.» Так писали о нем в 1991 году в книге «Другое искусство».

Мне рассказывали о первой акции группы «Коллективные действия». Зимой на опушке леса собрались зрители. И ждали. Через несколько минут вдали появились двое, подошли к ожидающим и раздали всем документы, подтверждающие их присутствие на акции, которая на том и закончилась. Долгое время у меня дома хранилась клетка с документом, удостоверяющим, что я купил душу американского художника. Кого я купил – забыл, потому что при переездах моих клетка с душой исчезла. Но это уже дела Комара и Меламида, а они, по-моему, стихов не писали.

РИММА ГЕРЛОВИНА

Римма Герловина писала стихи кубиками. Есть у нее и кубик, построенный по мотивам моего стихотворения: на каждой стороне напечатано: «Вон там убили человека» – и на крышке тоже. Кубик открывается, а внутри – вторая строка: «Пойдем посмотрим на него». Еще она мастерила книги-стихотворения с бесконечными строками: книга раскрывается, как ширма, и через все страницы тянется строка нерасчлененных слов, слитых в одно нескончаемое слово. Есть у нее книга, в которой стихи записаны для одновременного произнесения несколькими читателями. Получается хоровое пение стихов.

Она с мужем-художником давно живет в Нью-Йорке: делают совместные выставки. Хотелось бы посмотреть на ее кубики.

ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПРИГОВ

Сначала был художник Дмитрий Александрович Пригов, потом стал антипоэт Дмитрий Александрович Пригов. А уж потом поэт и художник Дмитрий Александрович Пригов. Так трансформировалось общественное сознание.

Лозунг поэта – «ни дня без строчки». Поэтому стихов и текстов создано многие тома. Наибольшую известность получил цикл стихов о милиционере, который и ходил долгое время в самиздате, передавался буквально из уст в уста.

Поэт Дмитрий Александрович Пригов стихи свои пел, выкрикивал с эстрады, сжигал всенародно рукописи и производил другие не менее эффектные действия. Последнее, что он совершил (я рассказываю об этом, как о подвигах Геракла), – это заложил огромную массу своих текстов в интернет, и каждый, кто подключен к общей сети, раз в месяц