но ведь я не была солдатом и уж точно не считала себя Дочерью Немы, а потому, чтобы выжить в схватке, мне предстояло проявить не только храбрость, но и хитрость.

Несмотря на самоубийственный религиозный пыл моих новых соратников, они все же смогли прорвать первые ряды противника. Многие встретили свою смерть на остриях пик, в том числе и женщина, шагавшая прямо передо мной, – ее нанизало на древко, как апельсин на спицу. Но благодаря гибели этой Дочери я смогла продвинуться вперед и сойтись с копейщиком, оружие которого завязло в ее трупе. Я замахнулась на него коротким мечом, не смогла прорубить металлическую чешую нагрудника, исступленно ткнула его острием и совершенно случайно попала в шею. Копейщик рухнул, и другие Дочери Немы бросились в появившуюся брешь, крича что-то неразборчивое.

Дальнейшее сражение превратилось для меня в сплошной хаос. Я никак не могла разобрать, что происходит вокруг, с другими бойцами авангарда. Все мое внимание сосредоточилось на тех, кто оказывался от меня на расстоянии меча или копья, и потому у меня не было времени разбираться, как идет битва.

Поскользнувшись, я упала в грязь, и несколько солдат, которые рвались в бой из задних рядов, прошлись по мне. Я поднялась, уже обессилев; кольчуга тянула меня вниз, словно труп, привязанный к моей спине. Помню, как вдруг испугалась, что грязь, заляпавшая мой короткий меч, притупит лезвие, и стала отчаянно вытирать его о сюрко. Подобные странности порой происходят в бою – чтобы переварить творящиеся вокруг ужасы, разум становится одержим какой-нибудь мелочью.

Шатаясь, я двинулась вперед. Земля под моими ногами вконец размякла. Лишь теперь в бой вступили основные силы храмовников. Должна признать, что даже мой циничный ум был впечатлен этим потрясающим зрелищем. Казалось бы, вид того, как наше войско врезается во фланги карешцев и сминает их, должен был привести меня в смятение, но в тот миг я безмерно радовалась этому. Ведь мне не хотелось погибнуть, а чтобы не погибнуть, мы должны были одержать в этой битве победу.

– Шевелись! Иди и сражайся! – рявкнул на меня сержант. Я снова, спотыкаясь, побежала вперед, чтобы присоединиться к схватке. Первый же противник так умело отразил мой неуклюжий удар, что я чуть не потеряла меч. Солдат отступил на шаг, готовясь сделать выпад, и с моих губ сорвался невольный вскрик… но солдата тут же пронзил мечом рыцарь-храмовник, подступивший сбоку. Выпучив глаза, солдат упал навзничь и схватился за бок, словно надеясь таким образом исцелить рану. Слишком часто в тот вечер мне доводилось видеть безумства воинов, разум которых не мог смириться с одной мыслью: они погибли, и с этим уже ничего нельзя поделать.

Теперь я очутилась среди спешившихся рыцарей-храмовников. Почти все они были мужчинами, но заметила я это лишь потому, что рядом почти не осталось Дочерей Немы, которые заслужили свое прощение, расколов вражеский авангард, как яйцо.

– Сюда! – крикнул один рыцарь, грубо схватил меня сзади за сюрко и поставил рядом с собой. – Подними щит! – прорычал он. От него сильно разило луком и вином. Другой рыцарь встал справа, так сильно врезавшись в меня плечом, что вышиб воздух из моих легких. Он сунул край своего щита за мой, и по обе стороны от нас остальные воины проделали то же самое. Не успела я сообразить, что происходит, как меня повели в наступление на правый фланг противника, где собрались основные силы вражеской пехоты.

Сованская стена щитов была знаменита на весь известный мир… ну или печально знаменита, если вы были врагом сованцев. Я видела произведения искусства, на которых изображались нерушимые ряды, прикрытые щитами спереди и даже сверху; это построение было неуязвимо для вражеских снарядов и рассыпалось лишь тогда, когда достигало вражеского строя. Здесь короткий меч был незаменим. Он не стеснял бойца в ближнем бою и позволял наносить страшные по силе колющие удары. А щиты, наложенные друг на друга, становились почти непробиваемыми.

Теперь же мне предстояло своими глазами увидеть это чудо сованской военной доктрины. Рыцари, которые стояли по обе стороны от меня, потянули меня вперед. За нами уже выстраивались новые ряды. История – и многие художники – назвали этот момент «Ударом сэра Герульфа», натиском, который развернул левый фланг противника (и наш правый), подставив его под удар кавалерии храмовников, которая в тот миг строилась за нами.

Мы не бежали на врага, а неумолимо наступали. Карешцы вреза́лись в наши щиты, надеясь прорвать строй и создать брешь, куда могли бы пробиться новые силы, но если им изредка и удавалось подобное, то какой-нибудь храмовник из задних рядов сразу же эту брешь закрывал.

Те, кому хватало присутствия духа что-либо сказать, читали молитвы или даже пели псалмы, но большинство молчали и мрачно глядели вперед. Наконец мы сошлись с врагами и обрушили на них колющие удары. Фалангу окутала невыносимая вонь дерьма и блевотины, а еще стук и скрежет зубов.

В какой-то миг один карешец бросился на меня и звонким ударом сбил с моей головы шлем, однако я, к моему же удивлению, даже не шелохнулась, сдавленная с обеих сторон наступавшими рядом рыцарями. Те, что шли бок о бок со мной, нанесли карешцу несколько уколов, а затем Генрих свирепо перегрыз ему горло. Кровь и слюна брызнули мне в лицо, когда солдат закричал и забился в конвульсиях, отправляясь в загробную жизнь.

Мы приблизились к земляному валу, уходившему ко дну старого озера. Справа от меня высились Агилмарские врата, которые, по-видимому, были какой-то святыней, поскольку многие храмовники, если могли, почтительно кланялись в их сторону. Я заметила укрывшихся там паломников, которые безрассудно наблюдали за битвой – безрассудно, потому что в случае нашего поражения их бы всех перебили.

Но мы продолжали наступать. Безжалостно. Никогда в жизни я не испытывала такой усталости, однако запас сил, таившийся где-то глубоко внутри меня, позволял мне двигаться дальше, ведь остановиться было равносильно смерти.

Наш маневр завершился тем, что мы, как клин, вонзились в строй вражеской пехоты. Копейщики погибли; тех, кто выжил, добивала наша легкая пехота, подошедшая из тыла, и лучники, которые из-за ливня так и не смогли нам помочь. Теперь половина вражеского войска, которая располагалась на нашем фланге и состояла как из опытных воинов, так и из новобранцев, по-разному вооруженных для ближнего боя, оказалась открыта для кавалерийского удара.

Настал решающий момент битвы. Владимир фон Гайер возглавил атаку, поведя в нее самых лучших и опытнейших кавалеристов Керака. Клавер скакал рядом с ним. Над нашими головами все еще бушевала гроза, и потому я ошибочно приняла