того, что за помощь в этом деле он хорошо благодарил, и сейчас, если девица ему подойдет, может замолвить обо мне словечко, пятый год торчу в этой дыре, хорошо, что еще не спился.* * *

В карцере было вполне терпимо, я легла на нары и тут же отрубилась, впервые за последнее время спала беспробудным сном часов десять и, наверное, еще бы спала, но принесли скудный завтрак, пришлось встать. Я и сейчас не могу объяснить мое тогдашнее состояние, никакой жалости, никакого сожаления о случившемся, ничего подобного, даже настроение было хорошим, как после выполнения трудного, но обязательного дела, все происходящее воспринимала отстраненно, как в кино. Поев, я опять легла, но поспать не удалось, в двери заскрежетал замок, и охранник отвел меня в кабинет начальника колонии. Начальник был не один, за приставным столом сидел человек лет пятидесяти, несмотря на штатский костюм, поняла, что он военный. Я представилась по форме. Мужчины молча рассматривали меня. Тишину прервал начальник колонии:

— Это Иван Иванович, — кивком головы он указал на штатского, — он будет задавать тебе вопросы, а ты должна обязательно отвечать и говорить только правду.

Начальник встал и вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

— Ну, что ты стоишь, садись, будем знакомиться. Итак, какое у тебя полное имя?

Я с нескрываемым удивлением посмотрела на него.

— Перед вами мое дело и на папке крупными буквами, я отсюда вижу, написан ответ на ваш вопрос, и раз вы вызвали меня, то, наверное, дело уже просмотрели.

Иван Иванович рассмеялся:

— Да это я так, скорее, по привычке. Ладно, принимаю твои замечания, давай по существу, как к тебе обращаться — Марина или Мурка?

— Все равно.

— Ладно, Марина, в деле написано, что ты владеешь английским и французским языками. Это правда? — спросил он, легко перейдя на английский.

— Нет! — ответила я на английском.

Иван Иванович вопросительно посмотрел на меня.

— Можно сказать, что я сносно говорю по-английски, а по-французски с большой натяжкой, я его совсем недавно начала изучать, пока кое-что понимаю и кое-как могу говорить.

Мы общались на английском и мне от этого было приятно, в последние месяцы я, кроме русского и матерного, ничего не слышала.

— Где ты изучала английский и зачем?

— В школе у меня был хороший преподаватель и у меня легко получалось, потом в техникуме тоже был английский, а зачем изучала, я не могу толком ответить, наверное, потому, что я никогда об этом не думала, наверное, потому, что мне он нравится. В последнее время я больше занималась французским.

— А почему? — Иван Иванович, легко перешел на французский

— Не знаю, может, потому что он очень красивый?! — я ответила на французском, — жаль, что поздно начала учить, теперь будет не до него. Мне не очень удобно говорить на французском, приходится подбирать слова, если можно, давайте вернемся к английскому или перейдем на русский.

— Хорошо, давай на английском. Тебе не жаль девушку, которую ты убила?

Иван Иванович остановил свой взгляд на мне.

— Ну, Катька Черновик жива и вроде бы ранение не смертельное, но все равно мне ее не жаль.

— Почему?

— Ответ прост: либо я ее убью сразу, либо она меня постепенно, и убивать меня она уже начала, — спокойно, не отводя глаз, ответила я.

— Ты имеешь в виду драку?

— Да, избиение.

— У тебя случился выкидыш, ты потеряла ребенка. Тебе его жаль? Кто его отец? В деле ничего о нем не написано.

— Кто отец, я не знаю, ребенка не жаль, видимо, потому что не успела и не хотела к нему привыкнуть.

— Так, ребенка не жаль, а кого тебе жаль?

— Маму, она без меня пропадет.

— А с тобой не пропала бы?

— Пропала бы и со мной, — после паузы ответила я, — похоже, ей уже никто не поможет.

— Ладно, вернемся к отцу ребенка. Ты предполагаешь, кто он, возможно, есть варианты?

— Варианты есть, и целых три.

— Ты имеешь в виду ментов-насильников, а кто третий? Может, Саша?

Стало тихо. Иван Иванович продолжал пристально смотреть мне в глаза. Я прервала затянувшуюся паузу:

— А говорите «полное имя»!

Иван Иванович засмеялся:

— И как насчет Саши, ты так и не ответила?

— Люблю ли я его? Любила и очень сильно, а сейчас это не имеет никакого значения, он остался в той жизни, в прошлом, я не смогу туда вернуться и оттуда ничто не перейдет в эту непонятную жизнь.

— Это как?

— Просто. Мне ничего не нужно оттуда.

Иван Иванович молча пристально глядел на меня, наверное, осмысливал мои слова.

— Ну хорошо, теперь ты знаешь, что я навел о тебе справки. Ну и как ты думаешь, зачем я с тобой беседую?

Я пожала плечами и, глядя ему в глаза, ответила:

— Хотите меня завербовать.

Иван Иванович откинулся на спинку стула и не отводя от меня изучающего взгляда, достал из кармана запечатанную пачку сигарет «Кемел», извлек сигарету, щелкнул зажигалкой и тут же погасил огонек и протянул сигареты мне. Я отрицательно покачала головой.

— Ах да, я и забыл, ты же спортсменка!

— Бывшая.

— Ты не возражаешь, если я закурю?

Я с улыбкой пожала плечами. Скрипнула дверь, на пороге появился начальник колонии и с нескрываемым удивлением стал слушать наш разговор.

Увидев мое смущение, Иван Иванович обратился ко мне:

— Не обращай внимания, он все равно ничего не понимает.

— Что хотел, Петрович? — обернулся он к начальнику, и не дожидаясь ответа, продолжил: — Ты бы организовал перекусить, каких-нибудь бутербродов и чайку, я с утра ничего не ел, да и барышня, думаю, не против.

— Щас сделаем!

Иван Иванович положил свою сигарету в пепельницу, а пачку в карман.

— Я тоже не курю, просто взял с собой для разговора — сказал он. — Давай еще поговорим о языках. Как ты учила французский, по учебнику, ведь