80 «А ишше дома ли Добрынюшка Никитич млад?»

А и услыхала тут Добрынюшкина родна матушка,

Как чесна вдова Омельфа Тимофеёвна,

Отпирала она окошечко косисцято,

Э-э и она кланялась старому-седатому во всю спину:

85 «Э-э уж ты здрастуй ты, старой всё седатой всё,

И как по имени Илья да Илья Мурамець,

По отечесьву тебя звать да сын Иванович,

И заходи-ко, залезай ко мне на моё вдовиное подворьицо,

Как попить ко мне, покушати».

90 Э-э и говорил тогда и старой ей седатой всё:

«Э уж ты ой еси, чесна вдова Омельфа Тимофеевна,

Э-э ище как ты знашь меня старого-седатого?

Э-э ты по имени называшь меня, по отечесьву?»

— «Э-э как же не знать мне тебя да до́бра мо́лодца,

95 Э-э я жила-то у твоёго-то ро́дна батюшки,

А и у свет у Ивана-то сына я Тимофеевича,

У твоей-то я жила да у родной матушки,

У Епестеньи жила ведь с ней же с Яковлевной,

Я с тобой-то с маленьким водиласе,

100 Э-э я водиласе с тобой да всё же с малым-то,

Э как-то твой-то родной батюшко да мне же всё,

За водню-то он дарил да золотой персте́нь,

Э и он со ставочками дарил мне драгоценныма, —

И как у моёго-то чада милого любимого,

105 Э как у Добрынюшки Микитича на право́й руки́,

На право́й руки́ у его же всё,

Как подписана на перстни́ всё да фамилья его,

У моёго-то у чада милого любимого,

У Добрынюшки у мня да у Никитича,

110 Э и на бело́й груди́ у его да золотой висит крест

Со цепоцькой он да золотою-то,

А и етот крест-от мне достал твой родной батюшка,

Как Иван дарил свет Тимофевич-то,

Э-э етот крест у моего чада на бело́й груди.

115 Э как и нету моего да чада милого,

Как Добрынюшки нету у мня да всё Микитича.

Э и он уехал у меня по утру ранному,

А и как до сходу-ту уехал соньця красного,

А и он далеце-далеко да во чисто́ поле́,

120 Во чисто́ поле уехал, во широкоё роздольицо,

И он стрелять уехал-то да на Пучай-реку́,

И на Пучай-ту реку́ ехал всё на быструю,

А и он стрелять-то всё гусей да белых ле́бедей,

Перелетных-то он да серых уточок,

125 И заходи ты ко мне, старой ты, седатой же,

Э посидеть-то ты ко мне да со мною попить-покушати».

— «Уж как нет у те Добрынюшки Никитиця,

Я поеду-то к нему да во чисто́ поле́,

Во цисто́ полё́ поеду, во широко роздольицо,

130 Стречу его на пути его же дорожечки».

Э тут кланялась чесна́ вдова Омельфа Тимофеевна,

Э и она старому-седатому низко же кланялась:

«Э и пожалей ты меня, старой же седатой же,

Э и ты чесно́й вдовы Омельфы Тимофеёвны,

135 Э-э уж как стретитце тебе моё чадо милоё,

Э и как премладой-от Добрынюшка Никитич млад,

Э и как оно неуступчиво у мня да неува́жливо,

Э и пожалей-ко ты меня, молодой вдовы,

Молодой вдовы меня, Омельфы Тимофеевны,

140 Не губи его премла́да у мня Добрынюшки Никитиця,

Он у мня-то не в полном ище уми-разуми,

Що он у мня же в молодых летах, не в полных же».

Вот отворотил старой-седатой да своего коня да богатырьского,

Э и поехал старой-от седатой далеце во чисто́ полё́.

145 Э и как ехал старой-седатой Илья Мурамец,

А постречалсе-то Добрынюшка Микитиць млад,

И постречалсе ему настречу да во чисто́м поли,

Э и тут да постречалсе Добрынюшка Никитич млад,

И он ехал, отворачивал своего-то он да добра́ коня,

150 Своего коня да богатырьского

А и он на старого да на седатого,

На Илью-то он да всё на Мурамца,

А и он на сына же всё да на Ивановича.

И вынимал Добрынюшка да саблю вострую,

155 Эй он ехал на старого-седатого,

Они добрыма конями тут съезжалисе,

Ихни сабли вострыя да всё помялисе,

И тут они скакали со добры́х коней,

А и на матушку скакали на сыру́ землю́,

160 Они билисе-боролись рукопашным боём,

И они друг друга да всё не можот всё побороть же всё,

Ишше тут старо́й-седатой Илья Мурамець

Он умел правой ножечкой да подкорючивати,

А и подкорючил взял да ножкой правою,

165 Э и тогда падал Добрынюшка да на сыру́ зе́млю,

И садилсе старой-седатой да на белы́ груди́,

И вон хотел спороть у его да груди белые,

И говорил-то старой-седатой таковы слова:

«Ты скажи-ко, скажи, да удалой да доброй мо́лодець,

170 Уж ты руськой, я вижу, могучей да есть бога́тырь же,

И какого роду, какого ты же племени?

Ты какого отца да какой матери?»

— «Я бы был на твоих грудях,

Не спросил бы у тя роду и не племени,

175 Я спорол бы у тя груди белыя».

Говорил старой-седатой да Илья Мурамець,

Говорил ему во второй же раз,

Говорил он ему старой-седатой да во трете́й же раз,

Он не сказывал ему же всё,

180 Он увидал у его на бело́й груди́,

Увидал он на правой груди золотой же крест,

И он увидал на бело́й груди была ра́ковинка родимая,

И он увидал-то на правой руки золотой персте́нь,

И он со ставками увидел драгоченныма,

185 И подписано на персни́ имя-та,

Уж отечесьво было написано,

Как говорила ему Добрынина ро́дна матушка,

Как его Омелфа Тимофеевна.

Он тогда подымал старо́й-седатой-то,

190 Подымал Добрынюшку же всё Никитича

Он своей-то правой рученькой его же всё,

Человал его в уста жа да он саха́рные,

И обнимал его-же старой-от седатой-от,

Называл-то его крестовым же брателком,

195 Как по имени Добрынюшкой Никитичом.

[О]ни крестами-ти золочёныма менялисе,

Надели на свои да на белы́