помощниками владычному наместнику, подобно тому как два степенных посадника считались помощниками великокняжеского наместника. В 1469 году священноиноки и священники всех пяти соборов (шестой тогда еще не был учрежден) явились и просили утвердить такое их решение, чтобы им жить согласно с Номоканоном и чтобы мир в церковные дела не вступался и не нарушал правил св. Апостол и св. Отец. Вече изъявило согласие; в этом смысле написана была грамота и положена в ларь Св. Троицы (вечевой архив).

Эта попытка особого церковного устройства в пресвитерьянском духе, однако, потерпела полную неудачу. Осенью того же года один из двух священников, выбранных в церковные просители, по имени Андрей Коза, по каким-то неудовольствиям бежал в Новгород к владыке и сам же постарался вооружить его против нового постановления. Владыка Иона поспешил в Псков на свой подъезд, был встречен со всеми почестями и после соборования начал требовать, чтобы помянутую вечевую грамоту вынули из ларя и разодрали. На это требование псковичи почтительно, но твердо отвечали отказом. Владыка уехал и обратился с жалобой в Москву. На следующий год в Псков явились послы от великого князя и митрополита, которые объявили свою волю, чтобы все церковное управление по-прежнему оставалось за новгородским владыкой. Вече и духовенство не решились противиться приказу двух высших властей, вынули из ларя грамоту и разодрали. После чего опять все пошло по-старому[73].

Итак, в XIV веке севернорусские вечевые общины достигли полного своего развития; а в XV веке они уже явно стали клониться к упадку и обнаружили недостаток средств для борьбы за свою самобытность с собирателями Руси, как с великими князьями Литовскими, так и в особенности с Московскими.

Что такое был, собственно, Господин Великий Новгород? В политическом отношении он сложился так своеобразно, что нелегко найти для него подобие в других странах. По своему народоправлению и торгово-промышленному характеру он, конечно, напоминает и древние греко-римские республики, и средневековые общины, как итальянскую, так и северогерманскую. В нем также можно проследить внутреннюю борьбу двух главных республиканских партий или собственно течений, то есть аристократии и демократии. Но что наиболее наложило на него печать своеобразности и что подчинило себе все другие интересы, это была его сравнительно огромная территория. Обширные поземельные владения составляли главное его богатство; из своих земель он извлекал и те естественные произведения, которые служили предметами его заграничного отпуска (меха, кожи, воск, лен, дерево и т. д.). Благодаря этим поземельным владениям высшее новгородское сословие удержало за собой тот же характер, которым оно отличалось и в других областях Руси, то есть оно оставалось по преимуществу сословием крупных землевладельцев, хотя и могло принимать некоторое участие в торговых оборотах, продавая произведения своих земель или ссужая людей торгового класса капиталами, конечно, за порядочные проценты. Благодаря большим поземельным владениям, в которых жили или крестьяне-земледельцы, или крестьяне-промышленники (звероловы и рыболовы), платившие с них оброки, новгородское боярство могло окружать себя толпой домашней челяди и иметь многочисленных клиентов между черными людьми, то есть в беднейшем населении Великого Новгорода. Оно распоряжалось голосами этих людей как на большом или народном вече, так и в собраниях по концам и улицам и с их помощью проводило здесь свои интересы, особенно в деле выборов на высшие должности.

Хотя между купеческим классом встречались лица, наживавшие большие денежные капиталы и, кроме того, приобретавшие крупную поземельную собственность, однако в XIV и XV веках, очевидно, грани между сословиями и права происхождения уже настолько определились, что купец, как бы он ни был богат, по-видимому, не получал боярского звания; по крайней мере, источники не указывают нам таких примеров. Да и получить его было не от кого: народное вече не раздавало боярства, а княжеская власть была для того в Новгороде слишком слаба. С другой стороны, не все бояре могли играть видную роль в таком городе; для того требовались прежде всего богатство, а потом уже даровитость и энергия. Поэтому здесь произошло обычное явление, которое история раскрывает нам в Древнем Риме и средневековой Венеции: мало-помалу влияние на дела и места высших сановников сосредоточилось в руках важнейших фамилий. Так, насколько это видно из летописей, сан тысяцкого и в особенности посадника постоянно вращался в кругу известных боярских семей, число которых едва ли превышало два-три десятка. Следовательно, это была уже явная олигархия. Должности посадника и тысяцкого, в свою очередь, способствовали накоплению значительных богатств в руках этой олигархии. Такие должности были очень доходны: в пользу их шли многочисленные судебные пошлины; на содержание их назначены были разные поборы с крестьян некоторых волостей или погостов; кроме того, эти власти имели возможность вымогать большие денежные суммы с торговых людей, в том числе и с иноземцев.

В предыдущей книге мы уже указывали, что только взаимное соперничество таких фамилий и частые их раздоры за посадничество, при неопределенности его срока, давали возможность остальным сословиям, в свою очередь, сдерживать дальнейшее усиление боярства, сохранять равновесие между знатью и простыми гражданами и даже по временам предоставляли полный простор бурным проявлениям народной воли. Поэтому в обычной, так сказать, будничной жизни Великого Новгорода незаметно, чтобы богатая знать резко выделялась из народа какими-либо особыми привычками, особой роскошью и вообще образом жизни. По летописям, она заявляет о себе преимущественно постройкой храмов и основанием фамильных монастырей.

В древних греческих и средневековых итальянских республиках мы нередко видим, что из борьбы демократии с аристократией возникает тирания, то есть какой-либо смелый вождь народной партии захватывает в свои руки верховную власть. Подобного явления не встречается в Великом Новгороде во все долгое существование его народоправления. Во-первых, при всем развитии своей самобытности, Новгород никогда не был вполне независим и никогда не выходил из состава русских земель, управляемых княжеским родом Владимира Великого (и отчасти родом Гедимина) и всегда имел у себя или князя, или его наместника. Во-вторых, само взаимное соперничество знатнейших фамилий, ревниво следивших друг за другом, и легкость, с которой возбуждалась вражда партий и свергались посадники, не допускали никакой возможности к исключительному возвышению и утверждению во власти одного какого-либо лица или одной боярской фамилии. Наконец, и полное отсутствие готовой военной силы, на которую могло бы опереться какое-либо личное честолюбие, окончательно устраняло всякое проявление туземного монархического начала в подобном народоправлении. Постоянная военная сила в самом Новгороде существовала в виде небольшой дружины при князе или его наместнике, дружины, приходившей с ним из другой области; а туземная земская рать набиралась только