и этот другой, вероятно, соответствовал новгородскому степенному тысяцкому. В Новгороде местом посадничьего суда был владычный двор в Софийском кремле; а тысяцкому принадлежало председательство в суде торговом, который совершался при церкви Св. Иоанна на Опоках; при этой церкви, как известно, с XII века учреждена была купеческая община или гильдия, заключавшая в себе самое богатое новгородское купечество. Имел ли торговый суд в Пскове такое же отношение ко второму посаднику, мы не знаем. Есть некоторые указания на то, что псковское купечество имело связь с храмом Св. Софии, воздвигнутым в детинце близ Довмонтовой стены. Впрочем, судебная власть высших сановников в Пскове была еще более, чем в Новгороде, стеснена вмешательством народного веча, которое ревниво следило за всеми сторонами общественной жизни. Так, в 1458 году псковичи, недовольные объемом установленной посадником зобницы, или хлебной меры, увеличили ее и привесили палицу к ее образцу; причем прибили на вече старых посадников, виновных в ненадлежащем размере зобницы. Это один из редких примеров кулачной расправы, которую позволяло себе Псковское вече и на которую слишком щедры были новгородцы.

Меньшее значение псковских посадников сравнительно с новгородскими выразилось и в менее продолжительных сроках их деятельности; так что срок степенного посадничества редко простирался на два года, и заметно стремление к их ежегодной смене; хотя это не мешало старому посаднику впоследствии быть вновь избранным на степень. От такой частой смены в Пскове еще скорее, чем в Новгороде, умножался класс старых посадников, которые также сохраняли некоторое влияние на текущие дела и, кажется, подобно тому, как в Новгороде, составляли род правительственного совета или Боярской думы, которая предварительно обсуждала дела, долженствовавшие поступить на решение народного веча. (Благодаря этой многочисленности старых посадников из их сыновей в Новгороде и Пскове образовался целый класс так называемых «детей посадничьих».) При отбывании повинностей старые посадники, как и прочие бояре в Пскове, по-видимому, не пользовались особыми льготами и несли общественные тяжести наравне с другими гражданами. Так, в 1471 году, когда по приказу Ивана III псковичи стали готовиться к походу на Новгород, то они, по словам летописи, «начаша по всем концам рубитися некрепка; а посадников и бояр великих на вече всем Псковом начаша обрубати доспехи и с коньми», то есть посадники и все бояре должны были по разверстке выставить определенное количество конников, покрытых броней («кованая рать»). Относительно военных расходов Псковское вече задействовало так строго, что даже вздумало принуждать к участию в них само духовенство. Именно, когда Иван велел псковичам выступить в поход на немцев, вече решило «срубить» или выставить конного воина с каждых десяти сох земли (новгородская соха обнимала такой участок, который могли в день запахать три человека на трех лошадях); причем начали класть в разруб священников и дьяконов. Духовенство воспротивилось этому порубу с церковных земель, ссылаясь на правила Номоканона и Св. Отец. Вечники схватили двух старших священников и хотели их наказать кнутом. Между тем начали справляться в старых вечевых грамотах; для чего неоднократно сановники и дьяки «лазили на сени» (т. е. ходили в вечевой архив в Троицком соборе). Убедясь в незаконности своих требований, вече наконец усовестилось и отпустило помянутых священников, которые уже стояли раздетые в одних рубахах в ожидании наказания. Впрочем, такой грубый поступок веча относится к последнему времени псковской самобытности (1495).

Сословие купеческое в Пскове не было так могущественно своими капиталами, как в Новгороде; но по всем признакам оно было многочисленно, достаточно и своим влиянием на общественные дела составляло противовес сословию боярскому. Далее, рядом с боярами, как более или менее крупными землевладельцами, в Псковской области встречается сословие мелких помещиков, или земцев. Они получали свои участки от псковского правительства в кормлю, то есть в пользование, за что были обязаны ратной службой; следовательно, они не были полными собственниками своих участков, а только помещиками. По-видимому, это военное сословие было расселено преимущественно по западному рубежу Псковской земли, где грозила постоянная опасность от немцев.

Хотя в псковской истории также встречаются военные отряды из «охочих людей», в случае нужды набиравшиеся, по-видимому, из ремесленников и вообще людей безземельных, в помощь земской «рубленой» рати; но они не вполне соответствуют дружинам новгородских невольников. Эти дружины собирались и устраивались на началах артельного товарищества: подобно артелям или ватагам рыболовов и звероловов, они отправлялись в дальние страны со своими выборными атаманами, чтобы потом разделить между собой награбленную добычу или завоеванную землю. В последнем случае они были проводниками новгородской колонизации на северо-востоке Европы. Псковские вольные дружины иногда также предпринимали походы, но не дальние, преимущественно в области соседней Ливонской Чуди, где поддерживали мелкую войну с ливонскими немцами; но они не имели простора ни для приобретения Пскову новых земель, ни для псковской колонизации[75].

В заключение обзора новгородско-псковской истории в эпоху татарского ига приведем известие помянутого выше европейского путешественника на Восток, именно фламандского рыцаря Гильберта де Ланнуа. В 1413 году он приехал в Пруссию, а оттуда отправился в Ливонию с намерением принять участие в каком-либо походе немцев на Литву или Русь. Но в Риге гермейстер Ливонский Фитингоф объявил ему, что в ту зиму никакого похода не будет; зато дал ему возможность съездить в Новгород и Псков. Через Венден, Волмар и Вейсенштейн Ланнуа в декабре прибыл в Нарву (у русских «Ругодив»), река Нарова служила границей между ливонскими и новгородскими владениями. Зима была очень холодная, с глубокими снегами; а дорога до Новгорода представляла пустынную равнину, наполненную лесами, реками и озерами, и путешественник проехал ее, закутанный в свою шубу, не видав никакого жилья. Новгород произвел на него впечатление весьма обширного города; но укрепления его были довольно слабы, за исключением нескольких каменных башен. Ланнуа провел здесь девять дней, посетил епископа, посадника и тысяцкого. Владыка посылал ему ежедневно свежие припасы; а посадник и тысяцкий приглашали на обед; причем кушанья показались ему очень странными и нигде им дотоле не виданными. Епископ — «как бы государь», живет в замке на реке, где собор Св. Софии; тысяцкого и посадника Ланнуа называет герцогом и бургграфом. Монета новгородская, по его словам, состоит в слитках серебра весом около одиннадцати унций, без штемпеля; золотой монеты не чеканят, а мелкой служат беличьи мордки. «Женщины распускают две косы на спине, а мужчины носят одну косу». Но вообще заметки рыцаря о Новгороде скудны содержанием и не отличаются наблюдательностью. Причем он впадает в преувеличения и даже явные несообразности. Например: «Есть много больших господ, которых называют боярами, есть и простые