И тут Арджуманд увидела нечто, что ее потрясло: Хуррам повернулся к решетке, и Акрабади впилась в него глазами, во взоре принцессы читалась бесконечная нежность и тоска. Акрабади смотрела на Хуррама так, как смотрела бы сама Арджуманд, имей такую возможность. Принцесса любила своего мужа!

Почувствовав взгляд Арджуманд, она оглянулась, и красивое лицо, только что светившееся любовью и нежностью, изменилось. Арджуманд даже отшатнулась, когда увидела, с какой ненавистью смотрела на нее принцесса, хотя та была далеко от нее.

– Что ты смотришь? Подай мне… кальян! – приказала принцесса.

Охваченная ужасом Арджуманд повела рукой:

– Прошу вас, ваше высочество.

А дальше произошло то, чего не ожидала и сама принцесса: с трудом сдерживая внезапный приступ бешенства, она дернула кальян, да так, что перевернула светильник прямо на Арджуманд. Кипящее масло выплеснулось на ногу Арджуманд выше колена, заставив девушку вскрикнуть от боли.

– Что?

– Ваше высочество, позвольте мне удалиться, масло вылилось на ногу…

Голос Арджуманд дрожал от боли, но взгляд был жестким. Конечно, Акрабади не намеренно ошпарила ее, но все же виновата она. Боль была очень сильной, тонкое сари – слабая защита от кипящего масла.

– Иди! – махнула рукой Акрабади, чувствуя себя виноватой и от этого злясь еще больше.

За пределами комнаты к Арджуманд бросилась одна из девушек:

– Арджуманд Бегум, вот вода, надо смыть скорей. Только не трите.

– Я знаю, Ману. Спасибо тебе. Помоги мне добраться до своей комнаты и позови моих служанок.

На помощь Арджуманд пришла та, увидеть которую она уже не надеялась. Растолкав служанок и евнухов, в комнату ворвалась… Сати!

– Стоит только оставить тебя ненадолго, как ты пострадаешь.

– Сати! – протянула к ней руки Арджуманд. – Как я рада тебя видеть.

– Обнимать будешь потом. Покажи свою ногу. Говорят, эта дрянь опрокинула на тебя светильник?

– Не говори так, Акрабади Махал случайно задела светильник, и обзывать ее не следует.

– Какая ты стала пугливая…

Арджуманд невольно вздохнула: станешь тут…

Сати приложила к ее ране мазь, от которой сразу полегчало.

– Ты вернулась? А где принц Хосров, с ним все в порядке?

– Не все, правый глаз так и не видит, но левый уже способен различать не только свет и тень. – Сати сообщила это шепотом.

В комнату быстрым шагом вошла Мехрун-Нисса, что заставило Сати поспешно отступить в сторону.

– Принцесса облила тебя кипящим маслом?

– Не облила, просто задела светильник, который опрокинулся, – смутилась Арджуманд.

– Вот еще! Нарочно задела! Пусть все об этом знают! Принцесса поступила недостойно, пытаясь покалечить внучку Итимад-уд-Даулы и дочь Асаф-Хана! Падишах и принц должны знать об этом.

Арджуманд попыталась урезонить Мехрун-Ниссу, но тетушка прошипела:

– Молчи! Я знаю, что делаю. – И завопила еще громче: – Нужно немедленно перевезти тебя в дом к Итимад-уд-Дауле, пока здесь не сожгли заживо!

Немного погодя весь зенан знал, что принцесса Акрабади перевернула на несчастную Арджуманд Бегум огромный кувшин с раскаленным маслом. Слухи росли, раздуваясь до немыслимых размеров при каждой следующей передаче из чьих-то уст к чьим-то ушам.

Мехрун-Нисса настояла, чтобы Арджуманд перенесли в паланкин на руках, и сама задернула занавеси в нем, подмигнув племяннице:

– Пусть переживают.

Сати прикладывала свои мази каждый день, и рана быстро затянулась, но болезнь Арджуманд позволила им с Мехрун-Ниссой не появляться в зенане.

Агачи сочла необходимым прислать слова сочувствия пострадавшей и пожелание скорейшего выздоровления. Несчастная принцесса и вовсе прислала извинения, которые Мехрун-Ниссой приняты не были, вдова объяснила просто: племянница слишком плохо себя чувствует, буквально умирает от боли, а потому извинения будут приняты, только когда (и если) она выживет.

Падишах и принц тоже интересовались здоровьем пострадавшей и пожелали выздоровления. От Хуррама принесли письмо, в котором принц обещал лично удавить жену, если страдания любимой так сильны. Арджуманд немедленно ответила, что это не так и Акрабади Махал не столь виновна, как болтают в зенане.

У Салихи Бану свои шпионы повсюду, нашлись те, кто рассказал, что Арджуманд вовсе не умирает, хотя из комнаты никуда не выходит. Салиха Бану потребовала, чтобы Мехрун-Нисса вернулась к своим обязанностям, но вдова твердо ответила:

– Нет! Я боюсь появляться там, где опасно для жизни. Ни я, ни Арджуманд Бегум не войдем в зенан.

Это был опасный ход, но Мехрун-Нисса решила сделать его, потому что служение агачи затянулось.

И снова били большие барабаны дундуби, слышался невообразимый шум, какой бывает, когда движется свита падишаха. Снова выскакивали домочадцы Гияз-Бека, чтобы встретить золотой паланкин. Расстилали под ноги ковры и покрывали их бархатными полотнищами, чтобы ноги падишаха не ступали на голую землю. Разбрасывали розовые лепестки и брызгали розовой водой…

Рауза Бегум приказала всем накинуть праздничные палантины, если уж не успевают переодеть сари. Слуги доставали сосуды с драгоценными винами и готовили кальяны, на кухне застучали ножи поваров на тот случай, если падишах решить перекусить… Но каждый знал свое место и дело, потому суеты не было. Итимад-уд-Даула не впервые встречал падишаха, хотя на сей раз повод был несколько своеобразный.

Каково же было их изумление и досада, когда из золотого паланкина показалась женская фигура! Прибыл не падишах, а его агачи. Салиха решила лично навестить пострадавшую внучку Гияз-Бека.

Пришлось Мехрун-Ниссе и Арджуманд выходить к Салихе Бану. Арджуманд заметно прихрамывала, но отнюдь не выглядела умирающей, как и ожидала жена падишаха.

– О, Аллах! А мне сказали, что Арджуманд Бегум буквально с ног до головы ошпарена маслом.

– В зенане всегда преувеличивают, ваше величество, – развела руками Мехрун-Нисса. – Благодарим вас за заботу…

– Если все не так плохо, – агачи поднялась, жестом отвергая все подарки, угощение и кальян, – вы можете вернуться в зенан. Только будь осторожней, – обратилась она к Арджуманд, – не находись рядом со светильниками, если так неловка. Два дня!

Глядя ей вслед, Мехрун-Нисса приняла решение. Теперь ничто не могло спасти самоуверенную агачи от… неважно чего, об этом будут знать только сама вдова, служанка, которая сделает нужное дело, и человек, некогда изготовивший зелье.

А Рауза Бегум не сдержалась, накричав на дочь:

– Ты погубишь не только себя! Ты погубишь нас всех!

Тетушке и племяннице пришлось вернуться к своим обязанностям.