– Башни и впрямь прекрасны, – совершенно искренне сказал хоббит.

– Спасибо. Я люблю вольный воздух, Фолко. Мне душно во дворцах, даже если эти дворцы – магические, где свободно гуляют и свет, и ветра. Однако сдаётся мне, наш досточтимый Строри вельми прав, и пора спать – завтра до первых лучей солнца – в путь.

Следующий день прошёл в погоне. Эльфы захватили с собой достаточно припасов, чтобы не останавливаться и не тратить время на охоту. Десять всадников следовали по пятам уходившей орды, по-прежнему то и дело натыкаясь на брошенные трупы, обугленные и почерневшие, словно их только что сдёрнули с погребального костра.

Перстень принца Форвё, пробудившись к жизни в окружённой Синим Туманом башне, теперь пылал на пальце хоббита, словно маленький костёр. В его глубине трепетала сияющая искра, колючая, жгучая и злая; предводитель эльфов, склонившись над собственным давним подарком, лишь покачал головой.

– Кипит и горит. Сила близко, или я ничего в этом не понимаю. Именно в воинстве Диких.

– «Хен-на!» они вопили, когда мы через их заставу пробивались, – добавил Санделло.

– Мы их настигнем, – гордо выпрямился Беарнас. – Мы конные, они пешие.

– Если только головка их не уходит верхами, – напомнил Маэлнор.

– Всё равно нагоним, – проскрипел горбун, и голос его не сулил тем, кого он нагонит, ничего хорошего.

– В дорогу с рассветом, – предложил Форвё. Торин и Малыш разом кивнули. – Но выдержит ли дорогу воительница?..

Тубала распрямилась, положила руку на сабельный эфес.

– Выдержит или умрёт, пытаясь! – гордо бросила она, хотя голос всё ещё подрагивал.

– Тогда с первым лучом – в путь!

– Раньше, – возразил горбун. – С первым лучом двинутся наши враги. Мы должны опередить.

– Разумно, – кивнул принц. – Тогда спите, друзья, – думаю, воин Санделло, что могу назвать тебя другом, после того как мы бились рука об руку?

– Ещё нет, – хладнокровно ответил старый мечник. – Но я признаюсь, что биться рядом с тобой, досточтимый принц, рядом с тобой и твоими сородичами – это высокая честь.

– Ну, подобной чести нам предстоит ещё немало, насколько я понимаю, – усмехнулся Форвё.

Предгорья к северо-востоку от Хлавийских гор, 20 августа 1732 года

Эовин брела за Серым, не чуя под собою землю. Каждое утро ей казалось, что нельзя устать ещё больше, однако каждый вечер оказывалось, что можно. Эовин уже не вспоминала ни о своей прошлой жизни, ни о мастере Холбутле; вся её воля сосредоточилась на том, чтобы оторвать одну ногу от земли и поставить впереди другой. Она совершенно потеряла счёт времени. Сколько прошло с тех пор, как они свернули с предгорий на равнину – три дня? Пять? Неделя? За это время они вновь прижались к горам, сделав ненужный, по мнению девушки, полукруг. Вновь ей, сбивая ноги и задыхаясь, приходилось одолевать пологие подъёмы и спуски, каменистые осыпи и ледяные горные ручьи. И вновь появились жуткие следы воинства Диких: обугленные, истерзанные трупы.

Эовин всякий раз трясло, когда она натыкалась на страшную находку. Что-то стояло за муками, что претерпели эти несчастные, – нечто нечеловеческое, чуждое, грозное; сила, для которой жизнь хоть одного человека, хоть тысячи не значит ничего. А Серый и впрямь серел лицом, словно его схватывала давняя боль.

Он очень изменился за время пути. Давно исчез тот покорный рыбак из Минхириата, который стоял в цепи невольников на умбарском рынке; пропал и сотник рабского войска, отправленного Великим Тхеремом на убой.

Всё явственнее в Сером проглядывало нечто новое, не то другая осанка, не то и впрямь проступающие откуда-то из глубины чужие черты. Он исхудал, потемнел лицом, глаза запали, но по-прежнему горели одержимостью. Серый почти не разговаривал с Эовин, но по ночам, во сне, бормотал: и на всеобщем, и на языке истерлингов, и на наречии хазгов, и ещё на нескольких языках, которых Эовин не знала. Порой словно с кем-то спорил, порой – выкрикивал приказы, будто командуя сражением, порой просто бредил. Бывало, что и посреди дня он садился, глядя в одну точку, и снова начинал говорить сам с собой, мерно покачиваясь, словно в трансе.

Эовин понимала, что ей надо бояться, потому что её единственный спутник сошёл с ума, но она так устала, что не то что не боялась – даже радовалась этим припадкам. Тогда она могла немного отдохнуть.

Вот и сейчас Серый внезапно остановился, но не сел, как обычно, отрешившись от всего, а трудно сказал:

– Я… будто всё время вспоминаю. Вспоминаю и никак не вспомню… я был кем-то другим, не собой, и войско шло на запад… Меня тогда звали… Нет, нет, не помню! Моя память – она там, впереди, я чувствую…

– А я чувствую, что там зло, – возразила Эовин, кивая через плечо на валявшегося среди камней очередного обгорелого мертвеца. – Что они там делают с людьми? Для чего?

– Не знаю… – выдохнул Серый. – Не помню, не могу… Но как будто вот-вот… Какая это мука! – Он с силой отёр лицо ладонью. – Надо идти, Эовин. Надо идти. Мы почти на месте…

Девушка со вздохом поднялась. Возражать было бессмысленно. Идти с таким спутником, конечно, страшно, но оставаться одной – верная погибель.

На следующий день они догнали хвост воинства Диких. Точнее, это были беспорядочно бредущие люди, кое-как, а то и вовсе никак не вооружённые, спотыкающиеся и полураздетые. Серый увидал их первым и поднял руку – дескать, осторожнее. Некоторое время они тихо следовали за ордой, а потом спутник Эовин пробормотал: «Нет, мы так никогда не догоним…»

Он, как несколько дней назад в предгорьях, схватил Эовин за руку и потащил в сторону, только не в степь, а ближе к горам.

– Ты что делаешь?! – Девушка едва не растянулась на россыпи мелких камушков, разъехавшихся под ногами.

Серый не отвечал, только тащил и тащил её, стараясь обогнуть эту с трудом бредущую толпу и вырваться вперёд. Эовин его замысел вполне поняла: если у Диких и были охранные разъезды, то вряд ли они совались в горы. Другое дело, что идти здесь тяжело даже хорошо снаряжённому, сытому и здоровому воину, а голодным и измученным путникам вовсе невозможно. Серого вела одержимость, а её, Эовин?..

Когда очередной камень подвернулся под ногу, Эовин рухнула на колени и так и осталась сидеть. Серый обернулся не сразу, а когда обернулся, только крикнул:

– Ну!

Дальше, правда, не пошёл.

– Нет, – тихо выдохнула Эовин. – Я не могу.

Лицо у Серого дрогнуло, он резко развернулся и подошёл к ней, и на миг ей показалось, что сейчас он её ударит. Потом – что схватит и потащит на плечах, словно крестьянин связанную овцу, и, честно признаться, она бы даже не слишком возражала.

Но Серый просто рывком поставил её на ноги и неожиданно спокойно сказал:

– Хорошо. Пойдём там, где легче.

Они спустились ниже по склонам. Серый бестрепетно провёл Эовин прямо через рассеянную толпу Диких – где на них, к изумлению девушки, никто не обратил внимания. Дикие показались ей такими же голодными и измученными, как они сами… и словно бы опустошёнными чем-то, полностью лишёнными воли и сил.