Эовин казалось, что он распрямляется на глазах. В нём словно разворачивалось нечто, скрытое до срока, какая-то сила – так юная бабочка, вышедшая из кокона, расправляет смятые крылышки.

А другая сила ждала впереди. Там, среди островерхих шатров и огней, среди расположившихся на отдых отрядов и стоящих вплотную повозок, скрывалось чудовище, сжигавшее одних и сводившее с ума других.

«Наверное, оно и есть этот Хенна, – думала Эовин, слизывая с ладони прилипшие крошки. – Ох, что будет завтра, когда они встретятся?..»

– Сегодня, Эовин, – сказал рядом Серый. – Всё решится сегодня.

Степь у подножия Хлавийских гор, ставка воинства Диких, 21 августа 1732 года

Утро они встретили в дороге. Кони, растянувшиеся над сухой травой; обугленные трупы, застывшие в пугающих, странных позах, словно кто-то специально глумился над погибшими.

Хвост воинства Диких приближался. Здесь уже было не до скрытности, тем более что предгорья сделались более труднопроходимы.

– И потом мы попросту въедем в их расположение и скомандуем: «А подать сюда этого вашего Хенну!», так? – осведомился Малыш на одном из немногочисленных привалов – берегли не себя, берегли коней.

– Именно так, – невозмутимо бросил Санделло.

– Да? Это я люблю, это по-нашему! – Маленький Гном осклабился, растянув рот до самых ушей.

– Угу, десятеро против скольких тысяч? Десяти, двадцати, пятидесяти? – буркнул Торин. Вид гном имел страдальческий – всё-таки наездники из них не очень, особенно если скакать приходится на норовистом харадском коне.

– Проскользнём, – бросил Форвё.

– Зря мы, что ли, плащи тащили? – подхватил Маэлнор.

Впереди вздымалась пыль. Дикие брели рассеянной толпой, без всякого порядка и строя. Вскоре отряд Фолко и его спутников поравнялся с отстающими; но те влеклись, уронив руки и опустив головы, многие – без оружия, словно совершенно лишившись сил.

На кавалькаду Дикие внимания не обращали. На глазах у хоббита один из них вдруг нелепо взмахнул руками, оступился, рухнул и остался лежать неподвижно. Другие равнодушно перешагивали через труп, волоклись дальше.

– Смертью пахнет, – принц Форвё оказался подле Фолко, потряс головой.

– Немудрено, мертвецов-то эвон сколько! – согласился Малыш, державшийся поближе к хоббиту.

– Нет. Не просто мертвецов. Смерть тут словно сама ходит, дань собирает, – было в голосе эльфа нечто, пустившее ледяные мурашки по спине невысоклика.

– И тоже Свет?

– Он.

– Словно солнце, что глаза выжечь может, – подал голос Санделло.

Принц молча кивнул.

Они скакали дальше, и поток Диких становился всё гуще. Однако те по-прежнему оставались унылы и безразличны ко всему, не обращая на всадников никакого внимания.

Солнце поднималось всё выше, наваливалась жара. Волей-неволей пришлось взять ближе к краю леса, искать воды.

– Уходят, – только и проговорил хоббит, глядя то на свой полыхающий перстень, то на тёмный восточный горизонт. – Уходят, торопятся.

– Не уйдут, – холодно бросил горбун, вставая рядом. – Мы нагоняем. Ещё день, самое большее – два, и голова войска. – Он коснулся рукояти Чёрного меча Эола, поднимавшейся над плечом.

– И что? – раздался голос Тубалы.

Девушке становилось лучше, но смертельная бледность не уходила, несмотря на все старания Маэлнора и других эльфов. Хорошо ещё, что могла держаться в седле и не замедляла отряд.

– И ничего, – скрипуче, как всегда, когда ему не очень хотелось говорить на какую-то тему, отозвался Санделло. – Ничего, Эсси. Поглядим на тамошнего заправилу, как бы его ни звали – Хенна или как-то ещё. Поквитаемся.

– За что?

– За всё, что они тут учинили, – горбун сплюнул. – Твой отец, девочка, потому и стал прозываться Великим, что знал, когда вперёд, не считая потерь, а когда в сторону.

– Не думал, – медленно проговорил подошедший Форвё, – что тебя волнует судьба погибших местных, воин Санделло.

– Меня волнует человеческая глупость, принц. Она должна караться. Вождь, без толку уложивший такую пропасть своих людей, не должен оставаться вождём. Иначе следующая бойня будет ещё страшнее. Особенно если, как мы подозреваем, там есть какая-то ещё сила.

– Отрадно слышать, – начал было эльф, однако горбун поднял руку.

– Вы, перворождённые, мастера красивых слов. Но не пора ли нам в сёдла, принц? Ночь длинна, успеем покрыть немало лиг, сколько хватит сил у коней.

…И они покрывали. Лига за лигой оставались позади, а в воинстве Диких постепенно становилось всё больше и больше порядка. Всё чаще встречались конные отряды, однако в сумерках это было даже на руку. Никому не приходило в голову окликнуть их, скачущих во весь опор.

Появились обозы, многочисленные палатки, полевые костры – армия остановилась на ночь.

– Ещё немного, – Фолко глядел на камень в перстне. Казалось, он вот-вот вспыхнет. – Чем бы это ни было, оно рядом.

Рядом.

Близок локоть, да не укусишь, – мелькнуло у хоббита, когда впереди мелькнул широкий круг возов, вокруг которых горело множество костров, и плотно, почти на головах друг у друга, стояли пешие с конными, куда лучше вооружённые, нежели те несчастные Дикие, что рванулись на приступ харадских укреплений считаные дни назад.

Здесь везение должно было кончиться. Под прикрытием ночной темноты отряд скрылся в предгорных зарослях.

– Ну, вот и всё, – проговорил Форвё, протягивая хоббиту лёгкий сероватый плащ. – Надеваем, друзья, и заглянем в гости к здешнему вожаку, кем бы он ни оказался. Проверим, тут ли этот Свет, или нам только кажется.

– Не кажется, – проворчал Малыш. – Вот уж на что мы с Беарнасом, к примеру, друзья-неразлейвода, а чую, что его так и тянет мне по сопатке заехать. Просто потому, что я грязный гном, потомок тех, кто в своё время отвоёвывал Наугламир в Дориате.

– Никогда я не называл тебя грязным гномом! – вскипел тотчас же эльф. – Что за наветы!.. И какое мне дело до каких-то там наугламиров, это Нолдор всё затеяли, или Синдар, или как их там – словом, валинорские!..

– Тихо, тихо! – накинулись на них со всех сторон. – Совсем избезумились!.. Беарнас! Строри! Тихо сидите!..

Гнома и Авари кое-как утихомирили.

Накинув эльфийские плащи, спутники хоббита совершенно растворились в сумерках. Не то кочки, не то кусты, не то какие-то пни; ничего не разглядишь!

– Встали. – Санделло поднялся первым. Он и на ногах казался сейчас корявым обгорелым остовом дерева. – Коней оставим здесь. При удаче – вернёмся или новых добудем. При неудаче – не понадобятся нам никакие кони.

…Они шли молчаливой цепочкой, скользя сквозь ночь бесшумнее, чем филин на мягких крыльях. Сторожевые костры остались позади, и ни один из часовых даже головы не поднял; хотя гномы, что всем известно, тихо ходить не умеют.