— Донни, там в кармане лежит записная книжка с важными адресами. Будь другом, захвати куртку и вышли в Нью-Йорк, лады?

— Да без проблем, Ники.

Мы высадили их у входа в аэропорт. Я испытывал смесь облегчения и смятения. Было ясно, что мы вряд ли увидимся снова, я был уверен, что до суда Сонни не доживет, он уже ходячий труп. Но я не подал виду и попрощался с ним как обычно.

— Завтра созвонимся… — сказал я на прощанье.

На обратном пути я заехал в «Таитиан» и забрал куртку Ники вместе со всем содержимым. Две записные книжки и пухлую визитницу я отдал агенту Майку Лунсфорду.

Потом мы разошлись по квартирам, чтобы собрать свои пожитки. Квартиры сдавались с мебелью, поэтому, кроме одежды и личных принадлежностей, забирать оттуда было нечего.

«Кингс корт» закрылся навсегда. Теперь он стал заботой старших агентов.

Росси улетел вечером того же дня в Вашингтон, где отчитался об окончании операции. Мне предстояло лететь прямиком в Милуоки и выступать перед большим жюри по делу Балистриери. Это расследование, как и многие другие, было временно приостановлено до конца всей операции.

Эдди Шеннон полетел со мной для подстраховки. После Милуоки меня ждали в Вашингтоне с итоговым докладом по моему внедрению. Мне удалось увидеться со своими родными только спустя две недели. Побыв с семьей несколько дней, я отправился в Нью-Йорк, где вместе с федеральными прокурорами приступил к составлению обвинительных заключений.

Я не привык впадать в рефлексии, да и времени хандрить после окончания операции было мало. Но меня все равно терзали смешанные чувства из-за Сонни. Мы в самом деле успели сблизиться. При этом я не считал себя предателем, поскольку всегда понимал головой и сердцем: мы из разных вселенных. В каком-то смысле каждый из нас выполнял свою работу. Если бы Сонни узнал, что я агент, он прикончил бы меня, и сделал бы это самым традиционным для мафии способом. Молча. Заманив в ловушку. В таких случаях обычно убивает тот, с кем ты общаешься чаще всего. Возможно, он отдал бы заказ Левше, а может, и сам нажал бы на курок, не испытывая ни малейших угрызений совести.

Если считать мафию за работу, то Сонни был настоящим профессионалом своего дела. Не балабол, не самодур. Человек принципа. Это может показаться странным, но я его здорово уважал. В то же время меня нисколько не заботило, что из-за моих действий его посадят за решетку или убьют. Таковы правила игры.

Левша и Сонни знали эти правила. Я уверен, что каждый любил меня по-своему и каждый убил бы меня не задумываясь. Всякое могло произойти. Меня могли раскрыть или принять за осведомителя. Если бы Комиссия решила тогда в пользу Мирры, то им вполне мог прилететь заказ на меня, который они исполнили бы без лишних слов.

Я же не собирался их убивать, и в этом заключалась разница между нашими мирами. Я просто хотел упрятать их за решетку. Интуиция подсказывала мне, что Сонни уберут свои же, когда узнают про меня. Мне совершенно не хотелось быть повинным, хоть и косвенно, в чьей-либо смерти. Но мафиози жили по собственным правилам, и согласно этим правилам Сонни предстояло быть убитым. Я же жил по другим правилам и в совершенно другом обществе.

Да, я переживал, но не зацикливался на этом. Мои дружеские чувства к Сонни или другим парням никогда не влияли на мою работу. Я придерживался жесткой эмоциональной дисциплины, в отличие от многих других агентов, которых терзали угрызения совести. Один мой коллега по внедрению перед началом судебных заседаний переживал, что не знает, как смотреть в глаза подсудимым, ведь он их обманул. Пришлось ему напомнить, что он просто делал свою работу, ни больше ни меньше.

В нашем деле все подобные чувства только мешают. Я уходил во внедрение не для того, чтобы завести себе друзей-приятелей. Когда ежедневно на кону стоит моя жизнь, то излишняя эмоциональная привязанность только мешает, поэтому я строго себя контролировал.

В день, когда Сонни и Ники добрались до Нью-Йорка, Левша попытался дозвониться до меня в Холидей. На следующий день агенты навестили Черного Сонни.

В «Моушн лаундж» приехали Даг Фенкл, Джим Кинн и Джерри Лоар.

Агента Фенкла отправили на разговор не случайно, Сонни его знал. Фенкл работал в открытую и время от времени наведывался к Сонни по всяким пустякам: напомнить о себе, узнать, как дела, если получится — выведать кое-какую информацию. Несколько месяцев назад мы с Сонни и Левшой задумались, как бы понадежней оградиться от законников.

Они уже тогда жаловались, что агенты ФБР проявляют к ним повышенный интерес. Сонни рассказал про агентов, которые взяли привычку навещать его в «Моушн лаундж», и похвалил Фенкла: «Нормальный мужик, правильный. Не пытается лапшу вешать, а говорит все как есть».

Мы решили, что Сонни, вероятнее всего, поверит Фенклу. Агент показал Сонни специально сделанную фотографию, на которой я стоял рядом с ними. Он сказал ему:

— Знаешь этого человека? Он агент ФБР. Это тебе для информации.

Агенты не стали предлагать ему сотрудничество со следствием: такие предложения никак не завуалируешь, а прямой призыв переметнуться на сторону закона для мафиозо уровня Сонни был бы самым большим оскорблением.

Сонни, даже глазом не моргнув, невозмутимо ответил:

— Первый раз вижу. Возьму на заметку.

Дальнейшее развитие событий мы отслеживали через прослушку и осведомителей.

Как и ожидалось, Сонни сразу принялся звонить ключевым людям из своей команды. В «Моушн лаундж» приехали Левша, Красавчик и Ники. Сонни уверял их, что это все сказки. Даже если федералы меня взяли, говорил он, то против моей воли, ради провокации.

Они придерживались этой версии всю неделю, пока искали меня повсюду. Сперва они проверили «Кингс корт» и даже позвонили нескольким официанткам. Потом Левша отправился в Майами прочесывать все отели и кабаки вместе с Марукой. Они даже заслали своих гонцов в Чикаго, Милуоки и Калифорнию.

Через десять дней Сонни позвонил Санто Траффиканте и рассказал, с чем к нему приходили агенты. Он не оправдывался и не высказывал никаких предположений. В тот же день он отправил весточку Расти Растелли в тюрьму. Напоследок он позвонил Полу Кастеллано, главе семьи Гамбино и боссу боссов.

Мафия созвала несколько экстренных сходок в Нью-Йорке, пытаясь оценить масштабы возможной катастрофы. Они отыскали несколько фотоснимков, на которых я был запечатлен с Левшой или Сонни, разослали их по стране и подняли на уши все семьи.

Главы семей долго размышляли над