— Это их дело, — пожал он плечами. — Захотят уплыть —что-нибудь придумают. Чтоб наши с тобой дети не нашли выхода? Не могу такогопредставить. Но потом они всё равно вернутся, потому что лучшего места нигде ненайдут.

Никаких иных сомнений у Летиции, похоже, не возникло.

— Хорошо, милый, — молвила она, поднимаясь. — Я толькопрощусь с прошлой жизнью.

И направилась к капитану с монахом. Шаги её были лёгкими,совсем не такими, как прежде. Меня бы не удивило, если б моя питомица вдругвзяла и взлетела. Я даже сам поднялся в воздух, чтобы оказаться рядом, еслиподобное произойдёт. Знаете, как говорят у нас в Японии: «где одно чудо, там идругое».

— Я остаюсь. С ним. — коротко объявила Летиция.

Капитан проворчал:

— Какой сюрприз. Кто бы мог подумать.

Удивлённым он не казался. Я и раньше замечал, чтоЖан-Франсуа Дезэссар вовсе не такой чурбан, каким кажется.

Да и отец Астольф не выказал особенного изумления.

— Ах, тут вот что… — Он перекрестил Летицию, потом перекрестилсясам. — Господь никогда не перестаёт поражать меня неисповедимостью Своегопромысла. Я знаю, Он не оставит вас. Но что могу сделать для вас я, дочь моя?Хотите, я соединю вас нерушимыми небесными узами? Это в моей власти.

— Только побыстрей, а? Без лишних церемоний, — попросилкапитан. — Раз-два, объявляю мужем и женой, в радости и в горе, пока смерь неразлучит — и готово. Я всё же не теряю надежды догнать эту скотину Логана.Четверть часа, и ни минутой больше.

— Спасибо, святой отец. — Девочка рассмеялась. — Не надо насвенчать. Наш союз и так нерушим, мы никуда друг от друга не денемся. А вашичетверть часа, господин Дезэссар, я лучше потрачу на другое.

Она побежала к ялику, где, среди прочих вещей, лежалакожаная сумка мэтра Салье.

Достав оттуда перо, бумагу и переносную чернильницу, Летициясела писать письмо. Луна светила ей ярче, чем сотня канделябров.

Я, конечно, подглядел. А как же?

Письмо было адресовано Беттине Мёнхле.

Завершив прощание с прежней жизнью, Летиция свернула листоки передала капеллану. Этот в чужие письма нос совать не станет.

Расставание было скомканным — очень уж капитан торопил отцаАстольфа.

Шлюпка ударила вёслами по воде, матросы снова завели свою балладу,но я уже знал её дурацкую концовку и не слушал.

Никогда ещё не ощущал я такой полноты жизни, как в этуминуту, под ровным светом ночного светила.

Что-то блеснуло на песке.

Это был роковой алмаз. Летиция его выронила. Я хотел крикомпривлечь её внимание, а потом подумал: зачем?

Кому нужны в раю розовые алмазы? Чем они лучше мириадапрекрасных раковин, которыми усеяны эти берега? От раковин больше проку — ими,например, можно зачерпнуть воды.

Летиция и Грей сидели на песке рядом, обняв друг друга заплечи, и о чём-то тихо говорили.

Я не подслушивал. Мысли мои были печальны.

Мне ниспослан Дар Полной Жизни. Это значит, что я переживуих обоих. Я останусь с тобой, моя девочка, и с тобой, Руперт Грей, пока смерьнас не разлучит. Но сначала мы все долго-долго будем счастливы. Так к чему жеумирать раньше смерти? Тем боле, никто ведь толком не знает, что она такое иесть ли она вообще.

— А русские не сдаются, — с тяжёлым вздохом молвил НиколайАлександрович, пожимая руку мисс Борсхед и думая при этом: «старый осёлмолодого везёт».

На террасу вылетел большой благородный японец и заполоскалкрыльями над тётей и племянником, будто то ли благословлял их неустрашимость,то ли, наоборот, призывал образумиться.

Однако древняя мудрость гласит: когда решение принято,сомнения превращаются из блага во зло.

— Джентльмены, прошу перейти сюда, — позвал Николасостальных. — Здесь нас никто не подслушает.

И началось производственное совещание, которое в связи спугающей находкой уместнее было бы назвать военным советом.

Синтия выглядела подавленной, Миньон беспокойно озирался,даже сангвиник Делони словно сдулся. Как-то само собою вышло, что рольпредседателя пришлось взять на себя Нике.

До чего же изнежены жители благословенного Запада, подумалон. Как уверенно они себя чувствуют в устоявшейся системе координат, гдевластвует благоразумный Порядок, и как мгновенно повергает их в панику даже мимолётноедуновение неконтролируемого Хаоса. Когда-то и баронет Фандорин был таким же. Нопоживи-ка в матушке-России лет тринадцать-четырнадцать. Шкура задубеет, нервыукрепятся. Ко всякому привыкнешь.

Удивительней всего было то, что обнаружение враждебногоприсутствия (именно так, в сущности, следовало дефинировать случившееся)испугало магистра лишь в первую минуту. Теперь же, взяв себя в руки, он ощущалявственный прилив энергии, а внутри урчал, потягивался и слегка скрёб коготкамиразбуженный котёнок азартного предвкушения. Значит, непредсказуемость иопасность мне по душе? — поразился Николай Александрович. Неужели именно этогомне недоставало последние три года — со времён безумной погони за пропавшейрукописью Фёдора Михайловича? Есть специфическая категория людей, которыхназывают «адреналиновыми наркоманами». Эти чудаки закисают без острых ощущенийи, чтобы почувствовать полноту жизни, должны прыгать с парашютом, лазить наЭверест или спускаться по горным рекам на плотах. Себя Фандорин никогда непричислял к подобным психопатам. Быть может, напрасно?

Тётя сидела в своей каталке. Делони опустился в шезлонг,Миньон в плетёное кресло. Других посадочных мест на террасе не было. Вместотого чтоб принести стул из каюты, Ника поступил лихо: сел на перила. Мысль отом, что за спиной пустота и, если корабль качнётся на большой волне, внизлететь метров тридцать, только усиливала праздничное щекотание в груди.

— Мы знаем, что наша затея кого-то сильно интересует. Будемначеку, только и всего. — Нике самому понравилось, как он это сказал — просто имужественно. — Мы действуем легально, законов не нарушаем. Пусть нервничаеттот, кто за нами следит.

Ему показалось, что это замечание не слишком ободрило слушателей,но решил дальше в тему не углубляться.