Поняв, что моими ответами здесь не интересуются, я стала представлять себя верхом на Кее в ту первую ночь, когда мы, свернув с лондонской дороги, спустились с холма к Фенни и Кей стал, не торопясь, пить, а вода тяжелыми каплями стекала с его нижней губы обратно в реку. Я словно опять чувствовала свежесть весенней ночи и запах цветов в воздухе. В темноте слабо светились белые нарциссы на другом берегу ручья, а в лесу гулко ухала сова…

— Объявляю вас мужем и женой, — ворвался в мои видения чужой голос.

Леди Кларенс вставила в мои пальцы что-то твердое, оказалось, что это было перо, и я нацарапала свое имя на листе бумаги.

…Напившись, Кей уверенно направился к железным воротам, и из леса появился темный силуэт мужчины, который ненавидел силки для птиц. Это был Уилл Тайк…

— Она улыбается, — удивленно произнес ректор.

— Это было ее самым заветным желанием, — быстро сказала леди Кларенс. — Где мне нужно расписаться? Здесь? А где нужно расписаться доктору как второму свидетелю?

Они повернулись и стали переговариваться.

…Я соскользнула со спины Кея прямо в руки подошедшего Уилла…

— Нам следует дать ей отдохнуть, — предложила леди Кларенс. — Эмили, останьтесь с ней.

— Мы станем молиться за нее, — набожно проговорил ректор. — Это будет трагедия…

— Да, да, — прервала его леди Кларенс, и дверь за ними закрылась.

…Уилл Тайк наклонился ко мне, и я подставила ему лицо для поцелуя. Он обнял меня, и мои руки сами легли ему на плечи, чтобы прижаться ближе. «Я люблю вас», — сказал он.

— Не плачьте, мисс Сара. — И Эмили промокнула мои щеки своим грубым платком.

Я чувствовала, как струятся по моему лицу горячие слезы, но заплакать по-настоящему у меня не было сил.

— Не плачьте, — повторила она беспомощно. — Не из-за чего плакать. Прошу прощения, мэм.

Леди Кларенс была уверена, что я умираю, и написала об этом мистеру Фортескью, сообщив и о болезни, и о венчании в одном и том же письме. Но в те дни он был далеко на севере, в Ирландии, и письмо осталось ждать его в Бристоле. Пери и его расчетливая мать уже могли управлять моим Вайдекром, хотя члены корпорации пока еще экономили деньги на плугах, тратили общественные фонды на семена для озимых, копали, удобряли и лелеяли… Никто даже не предупредил их о происшедших переменах и о том, что весной прибывают новые хозяева.

Все ждали, когда я умру.

Пери очень горевал. После свадьбы он велел перенести свои вещи в смежную с моей комнату на случай толков после моей смерти. Дверь между нашими комнатами всегда стояла открытой, и он часто приходил ко мне. Иногда Пери приходил ночью, после игорного дома, и, усевшись на мою кровать и закрыв лицо руками, он рассказывал мне о своих проигрышах. Когда я металась в лихорадке, я принимала его за моего отца, оплакивающего неудачи и всегда обвиняющего в них других. Но в отличие от отца Пери не был обманщиком, он был просто жирным глупым тетеревом, которого и следовало пощипать. Я легко представляла ликование карточных шулеров, когда он влетал в зал, невинно улыбаясь и сияя голубыми глазами.

Иногда лихорадка оставляла меня, и я расспрашивала его о кредиторах, о том, возросло ли к нему доверие, когда стало известно, что он женат. Понизив голос, чтобы не разбудить храпевшую у камина сиделку, Пери рассказывал, что все предлагают ему кредит, что он обсудил цифры с управляющим и собирается жить исключительно на доходы от двух поместий.

— Земле следует дать отдохнуть в этом году, — слабо попросила я.

Жар опять накатывал на меня, и скоро одеяла стали влажными от пота, а я металась и дрожала. Лауданум облегчал боль, но не мог спасти от огня, в котором полыхало мое тело.

— В этом году не получится, — начал Пери. — Может быть, в следующем, если… — Но тут он увидел выражение моего лица и забеспокоился: — Что с тобой, Сара? Тебе опять стало плохо?

Я кивнула. Я медленно тонула в горячих волнах боли, и в малиновой темноте слышались только хрипы моего дыхания. Горло сдавливало все туже, и я понимала, что скоро совсем задохнусь.

Будто издалека я услышала, как Пери испуганным голосом позвал сиделку. Она тяжелыми шагами подошла к моей кровати и просунула руку мне под плечи. Моя голова бессильно упала набок.

— Это конец, — грубо сказала она Пери. — Если ее милость хочет попрощаться с ней, то пусть придет сейчас.

Я не верила, что умираю. Я выросла в такой нищете, что теперь, прожив всего год среди богатых, я просто не могла умереть. Погибнуть от болезни, которая миновала меня в нищем детстве? Если сиделка была права и я сейчас умру, то это значит, я не узнала ни настоящего детства, ни матери, ни честной и доброй любви. Но что хуже всего, я так и не изведала страсти. Мне всего лишь раз довелось поцеловать любимого, и то это было во сне. В реальной же жизни я стегнула его по лицу кнутом и сказала, что ненавижу.

От горя я даже застонала, но стон мой был не слышен среди ужасающих хрипов.

Вошла леди Кларенс и всмотрелась в мое лицо.

— Есть что-нибудь, что бы вы хотели, Сара? — спросила она.

Отвечать я не могла, но я знала, что не желаю ничего из того, что она могла бы для меня купить, попросить или обменять. Единственное, что мне сейчас надо было, — это Вайдекр. Я не хотела владеть и управлять им, мне хотелось только дышать его воздухом, пить его воду, любоваться небом над ним.

— Надеюсь, я не относилась к вам плохо, Сара, — медленно проговорила леди Кларенс. — Я полюбила вас. Я хотела, чтобы вы вышли замуж за моего сына и были счастливы с ним. Мне действительно нужен был Вайдекр. Но я хотела, чтобы вы отдали его мне по доброй воле.

Она смотрела на меня, будто ожидая ответа. Но я едва слышала ее, лицо ее качалось надо мной, словно водоросли на дне Фенни. И мне казалось, что я пью воду своей реки, окунаю в нее руки, опускаю лицо.

Она отступила назад, и из-за ее спины шагнул ко мне заплаканный Пери, он ничего не говорил, просто опустился на колени, прижал голову к краю постели и стоял так, пока твердая рука матери не заставила его подняться.

Я также молчала.

Перед моими глазами опять возникли ворота Вайдекра, высокие, никем не охраняемые, всегда стоящие открытыми, такие они были в ту первую ночь. Позади них блестела в лунном свете аллея, ведущая в Холл, с высокими буками по обеим сторонам и шелестящими на ветру дубами. Где-то там бродил Уилл, охраняя мою землю. Вокруг было тихо и темно. Всем своим существом я стремилась в эту темную приветливую прохладу.

Во сне я немного помедлила у ворот.

И затем шагнула в жизнь.

Где-то далеко послышалось пение малиновки, и я поняла, что наступила зима. Воздух вокруг меня пах свежестью, а не потом тяжело больного человека. Не слышно было хрипов. Я могла дышать. Я чувствовала, как благословенный воздух входит в мои легкие и выходит из них без всякого труда. Я свободно подняла подбородок, подушка под головой не обжигала меня. Не было больше боли, натруженные мускулы отдыхали в покое, горло не саднило. Я прошла через худшее.