Но хватит ли у Генриха Тюдора мужества проникнуть в Тауэр и объявить, что он явился во имя спасения принцев, а затем удавить обоих мальчиков и снова выйти к народу с ужасной вестью о том, что законные наследники престола, ради которых он так храбро сражался, давно мертвы? Смогут ли они — он и его великий друг и союзник Бекингем — поделить доставшееся им королевство? Предположим, Генрих Тюдор возьмет себе свой фамильный фьеф Уэльс, а Бекингему достанется север. А если Бекингем падет в бою? Будет ли Генрих тогда неоспоримым наследником трона? Или, может, его мать пошлет в Тауэр своих слуг удушить моего мальчика во сне, а вовсе не ради его спасения? По силам ли отдать подобный приказ столь богобоязненной женщине, почти святой, какой она представляется всем? Сможет ли она ради своего сына принести в жертву все, что угодно, даже моего Эдуарда? Не знаю. Да и откуда мне знать! Зато я поняла одно: именно герцог Бекингем и леди Маргарита распространяют слухи, что принцы мертвы. И при этом собирают войско для сражения против короля-узурпатора. А засланный ко мне агент леди Маргариты — этот доктор Льюис — еще и роняет как бы невзначай, что оба мальчика убиты в постели. И получается, что единственный, кто не готовит Англию и весь мир к оплакиванию безвременной гибели принцев, единственный, кому их смерть не несет никакой выгоды, — этот мой смертельный враг, вернее, тот, кого я таковым считала: Ричард Глостер.

Мне потребовался целый день, чтобы определить размер надвигающихся на нас бедствий; даже к вечеру, за ужином, я еще во многом сомневалась. Да и как иначе, ведь жизнь моих сыновей зависела от того, в ком я сумею почуять врага, а кому стану доверять как другу. Уверенной до конца я не была ни в чем. Мои «случайно» произнесенные слова о том, что мой сын Ричард защищен и находится далеко от Тауэра, должны были, по крайней мере, заставить убийцу помедлить; и я очень надеялась, что это поможет мне выиграть хоть немного времени.

Днем я написала своим братьям, которые готовили мятеж в южных графствах, и предупредила их о заговоре и о том, что заговор этот способен — подобно змеиному яйцу со змеенышем, которое подкинули в птичье гнездо, — полностью нарушить все наши планы. Я написала им, что Ричард по-прежнему является нашим врагом, однако его злоумышления могут оказаться сущим пустяком по сравнению с той опасностью, которая грозит нам со стороны союзников. Я отправила письма с гонцами, но отнюдь не была уверена, что мои братья получат их вовремя, да и вообще когда-нибудь получат. Однако выразилась я в этих посланиях вполне ясно.

Теперь я убеждена: безопасность моих сыновей, как и моя собственная, гарантирована лишь в том случае, если герцог Бекингем и его союзник Генрих Тюдор не доберутся до Лондона. Лжекороль Ричард по-прежнему наш враг, но у меня нет ни малейших сомнений, что если Бекингем и Тюдор с победой войдут в Лондон, то они явятся сюда как наши убийцы. Вы должны любым способом остановить продвижение войск Бекингема, добраться до Тауэра раньше его и Генриха Тюдора и успеть спасти нашего мальчика.

В ту ночь я у окна слушала реку. Елизавета вышла из спальни младших девочек, смежной с моей, и встала рядом. Ее юное лицо было мрачным.

— Что случилось, мама? — спросила она. — Пожалуйста, не скрывай правду. Ты весь день просидела взаперти. Ты что, получила дурные вести?

— Да, — призналась я. — Скажи, ты не слышала пения реки? Как в ту ночь, когда погибли дядя Энтони и твой сводный брат Ричард Грей.

Дочь попыталась отвести глаза, но я проявила настойчивость.

— Елизавета, ты слышала, как пела река?

— Да, но не так, как в ту ночь, — отозвалась она.

— Значит, ты что-то слышишь?

— Очень слабо. Какое-то тихое и нежное пение, напоминающее колыбельную или жалобу. А ты разве не слышала, мама?

Я покачала головой.

— Нет. Но душа моя полна страха за Эдуарда.

Елизавета прильнула ко мне и ласково коснулась моей руки.

— Неужели бедному брату угрожает какая-то новая опасность?

— Да, так мне кажется. Думаю, герцог Бекингем пойдет против нас, если выиграет это сражение с Ричардом. Я уже написала твоим дядьям, но неизвестно, смогут ли они остановить его. У герцога огромная армия. Сейчас он вместе с ней движется вдоль реки Северн в Уэльсе и вскоре прибудет в Англию. Не знаю, как мне действовать. Не представляю, смогу ли я, находясь здесь, сделать хоть что-то, как-то обезопасить моего сына, как-то защитить и его, и всех нас от Бекингема. Нам ни в коем случае нельзя позволить ему войти в Лондон. Ах, если бы у меня была возможность устроить ему в Уэльсе какую-нибудь западню!

Елизавета задумалась и направилась к окну, через которое в наши душные комнаты благодатным потоком вливался влажный речной воздух.

— Хорошо бы дождь начался. — Она лениво потянулась. — Такая жарища. Нет, правда, ужасно хочется дождя! Скорей бы.

И тут же, словно отвечая ее желанию, комнату наполнил легкий шепот прохладного ветерка, а потом послышался перестук редких дождевых капель по свинцовым переплетам раскрытого окна. Елизавета еще шире распахнула створки, чтобы видеть небо и темные тучи, которые ветер нес над рекой.

Я тоже подошла к окну и встала рядом с дочерью. Ливень уже вовсю молотил по темной поверхности воды; если от первых крупных капель там расплывались большие круги, точно от играющей рыбешки, то постепенно кругов становилось все больше, и вскоре они все слились, а шелковистая поверхность реки напоминала испещренную выбоинами проезжую дорогу. Затем разразилась гроза, да такая сильная, что уже ничто было не различить в завихрении водных струй — казалось, над Англией разверзлись небеса. Смеясь, мы стали закрывать окна. Буря все не утихала, по нашим рукам и лицам текла вода. Мы вымокли до нитки, но сумели плотно, на задвижку, запереть все окна в моей комнате. После мы бросились закрывать и все остальные, а дождь все лил и лил как из ведра, словно мои бесчисленные горести и тревоги изливаются этими небесными слезами.

— Такой ливень грозит наводнением, — заметила я.

Моя дочь промолчала, но согласно кивнула.

Дождь шел всю ночь. Елизавета легла спать вместе со мной, как часто делала в детстве, и мы с ней лежали в теплой сухой постели, слушая стук капель и непрерывный плеск речных волн о стены нашего убежища. Переполнились желоба на крышах, вода в водосточных трубах пела, точно в фонтанах, и мы с дочерью уснули, подобно двум водяным богиням, под стук ливня и хлюпанье непрерывно поднимавшейся речной воды.

А утром, когда мы проснулись, нам сначала показалось, что еще ночь, так было темно. Дождь шел по-прежнему, вода в реке все поднималась. Елизавета то и дело бегала к речным воротам аббатства и вскоре сообщила мне, что все нижние ступени лестницы уже залиты. Из-за непогоды движение на реке почти полностью прекратилось, а те немногочисленные смельчаки, кто все же спустил свои лодчонки с товаром на воду, гребли явно с огромным трудом, скрючившись в три погибели под напором ветра и тщетно пытаясь защититься от стихии надетыми на голову и насквозь промокшими мешками. Мои девочки все утро проторчали у окон, глядя на необычайно высокую воду и этих несчастных гребцов. Река явно выходила из берегов; мелкие суденышки были поспешно убраны в лодочные сараи, крепко привязаны к причалам или вытащены как можно дальше на берег, поскольку река с каждой минутой все больше разливалась, да и течение стало слишком сильным. По случаю непогоды мы даже растопили камин — в убежище и впрямь было темно и сыро, как в ноябре, — и стали играть в карты; я все время позволяла девочкам у меня выигрывать. Мне было хорошо — я всегда очень любила звук дождя.