адрес — пришлю (боюсь, что и так уже в К<иев> запоздала! [1435]). Несколько дней назад тебе писал С<ергей> Я<ковлевич>, просьбу его можешь исполнить смело, я — порукой [1436].

— А жена? — Жена пока и т. д. — Ой, ой, ой, да ведь это же — разрушать семью! — Хороший должно быть человек.

_____

Очень болен Дмитрий Петрович [1437]: грудная жаба. Скелет. Мы с ним давно разошлись, м<ожет> б<ыть> — он со мной, приезжает, уезжает — не вижу его никогда. Сережа видится в каждый приезд, у Сережи с ним отношения ровнее. Возвращаюсь к Дмитрию Петровичу: положение серьезное, но не безнадежное: при диете, ряде лишений может прожить очень долго.

_____

Это лето не едем никуда. Все деньги с вечера ушли на квартиру, как раз и внесла. Все эти годы квартиру оплачивал Дмитрий Петрович, сейчас в связи с лечением не может. Как будем жить дальше — не знаю, ибо отпадает еще один доход (300 франков в месяц, который одна моя приятельница собирала в Лондоне [1438]). Словом, верных ежемесячных у нас 700 франков на всё. Пожимаю плечами и живу дальше. (Раисе Николаевне ничего не пиши, о тяжелой болезни сына ты знаешь) [1439].

М<ожет> б<ыть> Сережа на две недели съездит в деревню, к знакомым рабочим, обещают кормить так что наша — только дорога. Сейчас он пытается устроиться в кинематографе (кинооператором), у него блестящие идеи, но его все время обжуливают.

— Так что мой адрес на всё это время — прежний.

Да! ты пишешь о высылке II части Охранной Грамоты, у меня и I нет. Посылал? [1440]

Впервые — НСТ. С. 441–444. Печ. по кн.: Души начинают видеть. С. 539542. (По сравнению с первой публикацией имеются незначительные разночтения).

41-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

<4 июля 1931 г.> (<4 июня 1932 г.>) [1441]

               Дорогая Саломея,

Уговорились с Чабровым [1442] (монахом) придти к Вам — С<ергей> Я<ковлевич>, Чабров, я — во вторник. Свободны ли Вы? Если нет — телеграммой назначьте другой вечер (после вторника), чтобы я успела оповестить Чаброва. Лучше на этой же неделе, ибо скоро возвращается в монастырь.

Чабров — contre-jeu [1443] — Сувчинскому, мой человеческий выбор. Ценность, думаю, та же.

Очень хотелось бы во вторник, сделайте все возможное, п<отому> ч<то> в других его вечерах не уверена.

Пригласите нас к обеду (около 7 ч<асов>?), чтобы ему не сразу уходить (в 9 ½ ч<асов> должен быть в монастыре). Чтобы успели поиграть. Услышите.

Итак, вторник или нет — жду телеграммы.

Целую Вас. Захвачу стихи.

                             МЦ.

Других гостей лучше не зовите, исхожу из Вашего эгоизма. Суббота, 4-го.

Впервые — Русская газета. С. 12. (Без указания даты). Печ. по хранящейся в архиве составителя копии.

42-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 20-го июля 1931 г.

               Дорогая Саломея,

Только что отказ от Commerce, куда я через знакомую Д<митрия> П<етровича> пыталась устроить своего франц<узского> (и злосчастного!) Мо́лодца. (Кстати, г<оспо>жа Бассиано [1444] пишет с большими синтаксическими ошибками, очевидно итальянский муж слинял).

Ну что ж, по-ахматовски:

Одной надеждой меньше стало —

Одною песней больше будет! [1445]

Пока что собираю С<ергея> Я<ковлевича> на море (Ille de Batz, Бретань) на две недели — в долг (который надеялась вернуть из Commerce. А вместо франц<узских> сотен — один итальянский синтаксис!)

Остаюсь без ничего и очень прошу Вас, милая Саломея, если можно прислать июльское иждивение.

Кстати 22-го новый месяц — и новые надежды!

Пишу хорошие стихи.

Обнимаю Вас

                             МЦ.

Мур: — «Мама, какая у Вас голова круглая! Как раз для футбола! Вот я ее отвинчу и буду в нее играть ногами».

_____

— Мама, если бы я был Бог, я бы всегда делал хорошую погоду. Значит, я умнее, чем теперешний Бог.

Впервые — СС-7. С. 141–142. Печ. по СС-7.

43-31. С.Н. Андрониковой-Гальперн

               Дорогая Саломея,

Сердечное спасибо.

О провале Мо́лодца я Вам писала? Вот он «goût pas trop sûr de la (ou des!) Princesse (— cesses!)» [1446] — то́, о чем меня предупреждала приятельница Д<митрия> П<етровича> — прелестная старо-молодая англо-француженка, сдающая русское «bachot» [1447].

С<ергей> Я<ковлевич> слава Богу уехал, сейчас в Ardèch'e около Валанса[1448] в деревне, ловит раков. Пробудет сколько денег хватит, часть пребывания нам подарили.

Что с Ва́шим летом?

Обнимаю

                             МЦ.

Медон, 29-го июля 1931 г.

Впервые — СС-7. С. 142. Печ. по СС-7.

44-31. Н. Вундерли-Фолькарт

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d'Arc

11-го августа 1931 г.

               Милостивая государыня!

Сердечно благодарю за прелестный пучок лаванды, да будет жизнь Ваша столь же благоуханна, как сейчас моя комната.

Странно: накануне вечером мне опять случилось так долго (и напрямик) думать о Вас: где Вы, как Вам живется и помните ли Вы еще обо мне, а утром, словно аромат в воздухе, — Ваша посылка! Однажды я так же — запросто — послала Р<ильке> ракушки и морскую гальку из Вандеи, ракушки — зов, а камушки — подпись (между ними — морская изморось!) и несколько дней спустя получила от него «Verger» [1449] с таким посвящением:

Прими песок и ракушки со дна

французских вод моей (что так странна!)

души… Хочу, чтобы ты увидела, Марина,

пейзажи всех широт, где тянется она

от пляжей Cote d'Azur [1450] в Россию, на равнины.

                                            Р<ильке>

(Конец июня 1926)

Мюзот.[1451]

Прочитав позже в Вашей р<ильковской> книжке о Родене: «Le poete s'exprime par des mots, le sculpteur par des actes» [1452], я вспомнила, как мы с ним обменялись этими дарами [1453].

Сегодня