– Нет. Категорически нет. Это означает битву не на жизнь, ана смерть. И он сможет достаточно удержаться в этом теле, чтобы взлететь ввоздух и просто оставить нас на борту судна, которое пробудет в море всю ночь.Лестат, я все продумал. Каждая часть нашего плана имеет критическое значение.Он нам нужен в самом слабом состоянии, прямо перед рассветом, когда пароходвот-вот войдет в док, чтобы, попав в смертное тело, он мог радостно и сблагодарностью сойти на берег. Ты должен доверять мне – с этим типом ясправлюсь. Ты себе не представляешь, до какой степени я его ненавижу! Иначе тывряд ли бы волновался.

– Уверяю тебя, я убью его, как только найду.

– Тем больше у него причин по своей воле сойти на берег. Онзахочет получить фору, и я посоветую ему действовать побыстрее.

– Охота на крупную дичь. Это мне по душе. Я найду его, пустьдаже он спрячется в другом теле. Чудесная игра!

Дэвид ненадолго замолчал.

– Лестат, конечно, существует другая возможность…

– Что? Я тебя не понимаю.

Он отвел взгляд, как будто подбирал нужные слова. Потомпосмотрел мне в глаза.

– Понимаешь, мы можем уничтожить это существо.

– Дэвид, ты в своем уме, чтобы даже…

– Лестат, вдвоем у нас получится. Есть разные способы. Кзакату мы могли бы его уничтожить, и ты стал бы…

– Ни слова больше! – Я разозлился. Но увидев в его лицепечаль, заботу, нескрываемую смертную растерянность, я вздохнул, сел поудобнееи перешел на более мягкий тон: – Дэвид, я – Вампир Лестат. Это мое тело. Мывернем его мне.

Сперва он не отвечал, но потом довольно выразительно кивнулголовой и полушепотом произнес:

– Да. Верно.

Наступила пауза, в течение которой я начал перебирать в умекаждый элемент нашего плана.

Когда я снова посмотрел на него, он тоже казался задумчивым,погруженным глубоко в мысли.

– Знаешь, я думаю, что все пройдет гладко, – сказалон. – Особенно если вспомнить, как ты описывал его в этом теле. Неуклюжий,неловкий. И конечно, нельзя забывать, что он за человек – его возраст, егопрежний modus operandi, так сказать. Он не заберет у меня револьвер. Да, думаю,что все пройдет по плану.

– Я тоже, – сказал я.

– И, учитывая все остальное, – добавил он, – этонаш единственный шанс!

На протяжении следующих двух часов мы обследовали пароход.Главное, чтобы мы смогли спрятаться в течение ночи, когда Джеймс, вероятно,будет рыскать по палубам. По этой причине необходимо было все выяснить, и немогу не признать, что испытывал чрезвычайное любопытство относительно судна.

Мы оставили тихую узкую комнату отдыха в «Королевском Гриле»и вернулись в основную часть судна, миновав немало кают, прежде чем добратьсядо роскошного магазинного городка на круговом балконе. Потом мы спустились побольшой круговой лестнице, ведущей в другие затемненные бары и комнаты отдыха,каждая из которых могла похвастаться собственным широченным головокружительнымковром и грохотом электронной музыки, оставили позади внутренний бассейн,вокруг которого за большими круглыми столами обедали сотни людей, и вышли к ещеодному бассейну, открытому, где в пляжных креслах загорало несметное множествопассажиров, дремавших или читавших сложенные газеты и книжки в бумажныхобложках.

В результате мы набрели на маленькую библиотеку,переполненную тихими завсегдатаями, и неосвещенное казино, которое откроетсятолько после того, как судно покинет порт. Здесь стояли ряды мрачных темныхигровых автоматов и столы для блэк-джека и рулетки.

В какой-то момент мы заглянули в темный кинотеатр, – оноказался огромным, хотя фильм на гигантском экране смотрели всего лишьчетыре-пять человек.

Далее следовали комнаты отдыха, одни – с окнами, другие –погруженные во мрак, и красивый изысканный ресторан для пассажиров среднегоуровня, к которому вела винтовая лестница. Третий ресторан – тоже довольносимпатичный – обслуживал посетителей самых нижних палуб. Мы спустились вниз,прошли мимо моего тайного убежища в каюте. И обнаружили не одно, но дваоздоровительных заведения курортного типа с тренажерами для наращиваниямускулов и комнатами для очистки пор кожи с помощью струй пара.

Где-то еще мы наткнулись на маленькую больницу – крошечныеярко освещенные палаты и медсестры в белых униформах; в другом месте мыобнаружили большой зал без окон, полный компьютеров, за которыми тихо исамозабвенно работали несколько человек. Был там и салон красоты для женщин, изаведение такого же типа для мужчин. Как-то раз мы набрели на бюро путешествий,а потом – на некое учреждение, видимо, банк.

Все это время мы шли по узким коридорам, которым не быловидно конца. Нас постоянно окружали унылые бежевые стены. Один чудовищныйоттенок ковра сменялся другим. Иногда кричащие современные узоры сталкивались уразных дверей с таким неистовством, что я не мог не засмеяться вслух. Я потерялсчет многочисленным лестницам с низкими, обитыми ковром ступеньками. Я не моготличить один ряд лифтов от другого. Куда ни глянь – повсюду пронумерованныедвери кают. Картины в рамах – сдержанные, неотличимые одна от другой. Мне вновьи вновь приходилось искать схемы, чтобы определить, где конкретно я побывал икуда направляюсь или как избежать ходьбы по кругу, по которому я слоняюсь уже вчетвертый или в пятый раз.

Дэвид находил это невероятно забавным, особенно когда мывстречали других пассажиров, которые сбивались с пути почти на каждом повороте.По меньшей мере раз шесть мы помогли этим престарелым личностям найти дорогу копределенному месту. А потом заблудились сами.

Наконец мы чудом нашли дорогу к узкой комнате отдыха«Королевского Гриля» и поднялись к сигнальной палубе, к нашим каютам. До заходасолнца оставался всего час, уже ревели гигантские моторы.

Едва переодевшись к вечеру в белую водолазку и светлыйполосатый льняной костюм, я помчался на веранду посмотреть, как из большойтрубы над головой извергается дым. Под действием моторов завибрировал весьпароход. Над далекими холмами гас мягкий карибский свет.

Меня охватило неистовое, бурлящее предчувствие. Такоевпечатление, что вибрация мотора отдавалась в моих внутренностях. Но дело былоне в этом. Я просто думал, что никогда больше не увижу сверкающий естественныйсвет. Я увижу тот свет, который придет через несколько мгновений –сумерки, – но никогда больше не увижу ни всплеск умирающего солнца вмозаичной воде, ни золотистый отблеск в далеком окне, ни голубое небо надплывущими облаками, такое ясное в этот последний час.