а уж про миссис… – Захарий выдержал театральную паузу и закончил: —…Бернэм нечего и говорить.

Капитан замер, а в следующую секунду кулак его впечатался в челюсть Захария. Тот покачнулся и, подкошенный краем койки, рухнул на смятые простыни. Во рту его возник металлический привкус крови, но боль в занывшей скуле подсказала, как развить преимущество, которым одарил вышедший из себя капитан.

Потирая челюсть, Захарий изобразил улыбку.

– Миссис Бернэм, наверное, потратит уйму времени, прежде чем сумеет натянуть чехольчик на этакого бугая.

Он получил несказанное удовольствие, когда капитан пошатнулся, словно сам нарвался на хук правой, и его ошеломленное, грубой лепки лицо стало почти комичным.

– Да уж, в этом она ловка. – Захарий растягивал слова, наслаждаясь беспомощностью противника, а пульсирующая боль в скуле только усиливала его злорадство. – Я навеки запомнил тот первый раз.

Капитан вдруг метнулся к нему и схватил за грудки. Захарий рассмеялся:

– Что такое? Никак ты удивлен? Думал, она ждет тебя, кающегося грешника во власянице? Неужто впрямь рассчитывал, что ты у нее один?

– Заткнись, сволочь, ты врешь!

– Что, не веришь? Может, показать, как она фокусничает с чехольчиком?

Капитан придвинулся вплотную к лицу Захария и, брызжа слюной, прошипел:

– Да ты вконец обнаглел, хер моржовый!

Захарий провел кончиком языка по губам, как это часто делала миссис Бернэм.

– Наверняка твой рот хранит ее вкус, который я-то с первого раза распознаю. И ты его тоже узнаешь, коль лизнешь меня там, где побывал ее язычок. Кажется, она называет это “рихтовкой”. Ощущение незабываемое, а уж когда по яйцам-то…

– Молчи, сука! – Капитан окончательно потерял власть над собой и сомкнул пальцы на горле Захария. – Забыл, что шантажисты подыхают раньше срока?

Лишенный воздуха, Захарий задергался, и рука его чиркнула по карману, где лежал складной нож. Он успел его достать, но капитан увидел блеск выскочившего лезвия и, всем весом навалившись на Захария, стиснул его руку с ножом в своем кулаке, слегка ослабив хватку на горле. Пришпиленный к койке, Захарий попытался глотнуть воздуху, но едва не срыгнул от кислой вони пота и крови, исходившей от капитанского кителя. Он все же сумел чуть отвернуть голову и сделать вдох. Физически Захарий был полностью во власти человека много сильнее его, однако в этом беспомощном состоянии мысль его работала гораздо четче, и он просипел в капитаново ухо:

– Бедная миссис Бернэм!.. Спать с тобой – все равно что отдаться гаубице!..

Ми зарычал и крепче сдавил его руку с ножом.

– Зря ты достал свой ножик… упростил мне задачу…

Неодолимым движением капитан согнул руку Захария, и клинок уперся тому в горло. Ощутив укол лезвия, Захарий вдруг вспомнил, что нож этот когда-то принадлежал первому помощнику Кроулу, который три года назад в этой самой каюте точно так же приставил клинок к его горлу.

Воспоминание неожиданно придало храбрости.

– Валяй, зарежь меня, – прохрипел Захарий. – И знаешь, что будет? А я тебе скажу: в моих вещах найдут письма миссис Бернэм, я их все сохранил. Ты этого хочешь – уничтожить ее?

Слова его возымели действие, ибо хватка на горле разжалась. Вывернувшись из-под капитана, Захарий соскочил с койки, оправил одежду и протянул руку:

– Нож верни, я выронил.

Ми, совершенно убитый, молча подал ему нож.

– Спасибо. Знаешь, я советую хорошенько обдумать мое предложение.

– Пошел на хер. Видеть тебя не желаю.

Захарий усмехнулся и открыл дверь каюты.

– Боюсь, так легко от меня не отделаться. Я уверен, скоро мы свидимся, а пока что – наидобрейшего тебе вечера.

Глава 19

Утром на “Кембридже” не нашлось бы ни одного человека, у кого от неизвестности не сводило живот. Позже прибыл нарочный со срочным сообщением: пять английских боевых кораблей и два парохода, один из них “Немезида”, вышли из Тигриной пасти и двинулись вверх по реке, вскоре они появятся у Первого порога.

Всем полегчало, ибо известие о близком бое, к которому так долго готовились, внесло определенность. Кое-кто еще надеялся, что мелководья и перемещающиеся отмели Жемчужной преградят путь боевым кораблям. Но из последующих донесений стало ясно, что этого не случится, поскольку англичане разработали систему преодоления речных препятствий: во главе строя шла “Немезида” с высокой осадкой и, замеряя глубину, прокладывала безопасный курс остальным.

С приближением кораблей донесения зачастили: англичане в двадцати пяти ли, теперь в двадцати…

В начале Часа лошади[100] орудийные расчеты встали по местам и повторили свои обязанности; каждый командир проверил готовность орудия к первому выстрелу: запальное отверстие заправлено порохом, ядро с зарядным картузом в стволе и забито пыжом из обрезков пенькового каната.

День выдался жарким, к полудню на баке уже было настоящее пекло. Островерхие шляпы не спасали от жгучих лучей, и пушкари соорудили парусиновый навес. Солнце палило нещадно, взмокшие ласкары разделись, оставшись в рубахах и клетчатых шарфах.

В середине дня пал штиль, воздух стал недвижим. Поступило сообщение, что английские корабли замерли в девяти ли от Первого порога, и только “Немезида” продолжает движение.

Пушкари приободрились: если “бесовское корыто” угодит под перекрестный огонь форта и “Кембриджа”, есть шанс его потопить.

Окрыленные надеждой, расчеты не сводили глаз с речного русла, и через какое-то время вдали возникли клубы черного дыма, а потом донесся нарастающий шум паровых машин.

В укреплениях на другом берегу тоже ждали появления корабля. Форт располагал лучшим обзором реки, и его наблюдатели первыми увидели пароход. Тотчас был подан сигнал, извещавший о нем команду “Кембриджа”, а через минуту и Джоду показал вдаль:

– Вон он!

Сквозь заросли акаций и бамбука Нил разглядел дымящую трубу.

Перед речной излучиной “Немезида” сбросила скорость. Она уже почти подошла на расстояние выстрела, и пушкари “Кембриджа” смогли хорошенько рассмотреть ее длинный черный корпус и два огромных колеса с лопастями. На палубе высился широкий настил с готовыми к запуску ракетами Конгрива.

Пароход изменился с тех пор, как Нил его видел последний раз: на боковинах носа сияли свежей краской два больших глаза, исполненных в азиатской манере. Казалось невероятным, что сей знакомый символ выглядит столь зловеще и угрожающе.

Разглядывая “Немезиду”, Джоду так насупился, что его рассеченная бровь сошлась с другой в одну линию.

– Вон там у него котлы, – сказал он, показав в основание дымовой трубы. – Если туда шарахнуть, ему каюк.

Пароходные пушки на вертлюгах пришли в движение: одна развернулась к форту, другая к “Кембриджу”. Внезапно тишину разорвал орудийный гром, и было не ясно, кто выстрелил первым, но уже через секунду пароход и форт обменялись залпами.

“Кембридж” выжидал, когда пароход подойдет на расстояние выстрела. Но вот прозвучала команда “к бою”, и Нил вместе со своим расчетом бросился к станинам лафета. Разом навалившись, они подкатили пушку к фальшборту, дуло ее выглянуло из бойницы. Глядя через ствол, Джоду наводил орудие на цель, остальные, вооружившись ломами, исполняли его команды.

Покончив с прицеливанием, Джоду подставил колоду под ствол, зафиксировав его положение. Затем взмахом отогнал бойцов и поднес горящий фитиль к запальному отверстию.

Лишь за мгновенье до выстрела Нил сообразил, что “Немезида” тоже открыла огонь, и свист над его головой издает шрапнель, пущенная с парохода. Восьмифунтовая пушка рявкнула и в откате отпрыгнула назад, но ее удержали брюк-стропы, притороченные к рымам лафета.

Теперь думать о чем-либо еще, кроме перезарядки пушки, было некогда. Окунув банник в ведро с морской водой,