Он прервался на долгий глоток, занюхал ломтиком ветчины и продолжил:

– Короче. Состряпали мы с детьми настоящий заговор, вроде как дворцовый переворот. А теперь повелительница явилась карать. Ну, ничего. Сейчас Вигдайр ее уболтает. Парни нашей Кэдвен вертят, как хотят. Еще пофырчит с четверть часа, а потом сама хвост задерет от гордости за девку. Наливай!

И прямо, как в воду смотрел могущественный и многоопытный эрн: после разговора с сыночком Грэйн вернулась подобревшая, выпила с мужчинами еще по стаканчику за «успехи в учебе девы Эрмэйн» и принялась рассказывать бывшему супругу про недавние приключения. А если и привирала чуток, то исключительно ради красного словца.

– Ох, из чего ты только гнал эту отраву, Фрэнген, из свиных хвостиков, что ли? – одобрительно рыкнула эрна, стукнув по столу кулаком и прижмурившись от удовольствия: – Мясца мне отрежь, не скупись. Какова девка-то, а? Посвященная Глэнны! Ха! Моя кровь! – а потом, подперев голову рукой, заметила: – Вы, кстати, уже выяснили, что вы – тезки?

Оказалось, что фамилии ее мужчин – бывшего мужа и нынешнего возлюбленного – переводятся одинаково – Свободный. Какой-никакой, а явный знак свыше.

– Ох, ты! – обрадовался Джэйфф. – За это надо выпить, эрн Фрэнген!

Выпили и за это. Грэйн лирично вздыхала, утирала скупую слезу и все выпытывала у Фрэнгена, как там девочка? Будет ли сыта, сняла ли пристойное жилье, не мерзнет ли? Видно, своим дерзким непокорством Эрмэйн все-таки взломала тяжелые створки ворот материнского сердца.

– Во всяком случае, теперь я точно знаю, что в нас, в Кэдвенов, пошла, – подытожила гордая мать, а потом невзначай заметила: – Конри застрелился, слыхал, Рэйберт?

Фрэнген остро глянул на нее и кивнул:

– Жил псом, но хоть умер волком.

Будто проверял, вспыхнет ли бывшая жена, зарычит ли от невозможности совершить месть. Но нет, не зарычала.

– Воистину, – ответила Грэйн и залпом выпила целый стакан, не поперхнувшись. Словно черту подвела под всем, что было и чего так и не случилось.

И это стало пусть неказистой, но единственной эпитафией лорду-секретарю.

Бумага остро пахла олифой, это типографская краска еще не успела высохнуть. Наверное, именно так пахнет само будущее – тревожно и бодряще.

«Мы, народ Северного Княжества Файрист, любимые и любящие чада Четырех Лун, дабы узаконить более совершенное общественное устройство и сложившееся государственное единство, а так же утверждая свободы подданных и их права на правосудие, внутреннее спокойствие и процветание, желая закрепить эти блага за нами и потомством нашим, осознавая себя лидером мировой цивилизации, провозглашаем и учреждаем настоящую Конституцию Северного Княжества Файрист».

Аластар еще раз пробежался глазами по тексту, который завтра прочтут в газетах амалерцы, а в самое ближайшее время – и весь цивилизованный мир, и удовлетворенно хмыкнул. Спустя каких-то сто-двести лет этот самый листок бумаги, с его собственноручной летящей подписью, станет музейным экспонатом без всяких сомнений. Так же как «Манифест Совета Восьмерых» и «Отречение Государя Аластара Дагманда Эска от престола», которыми князь вымостил себе дорогу в подлинное бессмертие.

«Молодая стая» не подвела князя. Только юные, благословленные Меллинтан мужчины и женщины способны отринуть предрассудки относительно диллайнской одержимости Эска, отринуть и прислушаться к его словам, воспользоваться его многовековым опытом.

Он обвел взглядом собравшихся в его кабинете соратников Идгарда во главе с Синой. Похожий вовсе не на ушлого законника, а на мальчишку-подростка, Маранон Вэрр бестрепетно, словно прославленный мореход – корабль, провел Конституцию через полный скрытых опасностей океан законов, кодексов и постановлений. До сердечной боли похожий на своего знаменитого деда, но совершенно иной нравом и по характеру Олфвэйн Локк взял на себя тяжелейшие переговоры со старой аристократией, а решительный Ильлайл Шис – с крупными промышленниками. Усилиями Калтрины Мэй созван Совет Оракулов. Да, много чего сделано этими вчерашними птенцами, которые прямо на глазах Эска превратились в сильных птиц.

– Мы славно поработали, судари мои и сударыни. И очень надеюсь, что успели вовремя загасить пожар беспорядков, дав народу подлинный Закон, пригодный для построения достойной жизни, – медленно сказал Аластар, глядя, как светлеет лицо Идгарда.

Мало кому из диллайн дано столь полно утолить свою одержимость, как это получилось у Совенка. Хоть он алфер теперь, а не диллайн, но все равно детям Золотой Луны свойственна особенная целеустремленность.

«Князь Идгард Эск. Звучит совсем неплохо. Но капитан «Меллинтан» Аластар Эск – еще лучше», – подумал отрекшийся князь и продолжил свою краткую речь.

– Но торжествовать победу пока преждевременно, господа. Нас всех ждут тяжелые времена. Наш стремительно меняющийся мир еще долго будут сотрясать бури – социальные и политические, военные и промышленные. Но мы же справимся, верно?

«Мы» он специально подчеркнул интонацией. Чтобы не забывали, с кем имеют дело и с кем им так или иначе предстоит сотрудничать еще долгие годы.

– И каждый из нас должен сделать вклад в будущее Файриста. Я намерен взять на себя командование эскадрой, направляющейся на север, в пролив Беруин, ибо сейчас самый опасный враг для нас не раздробленный Синтаф, и даже не усилившее многократно свое присутствие в море Кэринси и влияние на континенте Ролэнси, а северяне и только они.

Идгард поморщился от не слишком лестного упоминания об Архипелаге. Дядюшка Вилдайр оказался не таким мягким и пушистым, каким виделся Совенку в детстве. Дядюшка Вилдайр продемонстрировал новому князю и белоснежный оскал, и твердость позиции в основополагающих вопросах файристянско-ролэнсийских взаимоотношений, и еще массу весьма впечатляющих черт настоящего правителя.

«Ты сам этого хотел, сын мой», – не без злорадства усмехнулся Аластар.

– Только окончательно покончив с угрозой с Севера, мы сможем вплотную заняться внутренними проблемами. А посему хочу представить на ваше обсуждение смету расходов на предстоящий поход моей эскадры.

«Молодая стая» тут же встрепенулась и приготовилась драться за каждый лейд. А что они хотели? Настоящая власть, она такая: скучная, мелочная и бесконечно далекая от романтических фантазий идеалистов.

Аластару Эску осталось только огрызаться и размышлять на темы вечные и не имеющие непосредственного отношения к происходящему в его рабочем кабинете.

«Вот почему так – жизнь человечья сроков не имеет, а времени все равно ни на что не хватает?» – с грустью подумалось ему.

Едва появившись из утробы, смертный начинает торопиться в бессознательной надежде урвать свое законное. Младенец верещит во всю мощь легких, требуя материнского внимания и молока немедленно, сейчас же, сию секунду. Ждать он не хочет и не может, еще не понимая, но уже чувствуя, если не привязать к себе родительницу, то его время будет потеряно. Хозяйственные заботы ли, другие дети ли обязательно рано или поздно отнимут у него мать.