– Усвистели? – переспросила Фейнт. – Илк, фургон еле ползет.

– Ничто так не прибадривает, как спасение жизни на черепашьей скорости, скажу я тебе, но кабы не заступняк Мастера, остались бы от нас полоски волосатой кожи и кусочки мяса, как и от всех там.

Наперсточек вздрогнула и сделала охранительный жест. Мастер Квелл, с трудом открыв перекосившуюся дверь, выбрался из фургона весь в поту.

– Что за проклятый мир! – выругался он.

– Я думал, мы на острове, – сказал, нахмурившись, Юла.

– Вернемся к морю? – спросила Наперсточек у Квелла.

– Невозможно – фургон не выдержит. Найдем приличное место, где сможем отсидеться.

Она смотрела, как он, сойдя с дороги, ищет укромное местечко, чтобы со стоном и вздохами опустошить мочевой пузырь, – впрочем, слишком далеко он никогда не уходил.

– Тебе нужен практик Высшего Денула, – крикнула она ему.

– Как скажешь, ведьма, как скажешь…

Картограф нашел веточку и чертил что-то в грязи на дороге, в дюжине шагов впереди. Наперсточек скривилась.

– А этот что затеял?

Похоже, никто не знал ответа.

После паузы заговорила Сладкая Маета:

– А вы, девочки, не чувствуете немного кровожадности?

Наперсточек обратила внимание, как все мигом встрепенулись, хотя сама еще боролась с собственной паникой. Проклятый комок жира еще сотрясался от смеха, а Наперсточек подумывала, не всадить ли нож в один из этих слезящихся глаз – и вряд ли кто попытается ее остановить.

Вернулся мастер Квелл.

– Что смешного, Сладкая? А, неважно. – Он оглядел всех страдающим, неприятным взглядом, как человек, усевшийся на пробку. – Ночь воняет – кто-нибудь заметил? Я грешил на Рашана, но теперь не уверен.

– Помогите мне только до порта добраться, – сказал Маппо. – А дальше я сам как-нибудь уберусь отсюда.

Квелл уставился на него.

– Доставим, как договаривались, трелль…

– А риск…

– Из-за него мы столько и запросили. И хватит об этом, и даже не думай расторгать контракт – это станет для нас жестоким оскорблением, позором на наше доброе имя. Мы доставим тебя, трелль, пусть даже на одном колесе за трехногой лошадью.

Картограф подковылял к ним.

– Если вам угодно, – сказал он, изобразив улыбку, которую Наперсточек сочла слишком отвратительной, чтобы описать, не впадая в безумие. – Я начертал решение.

– Жалко, что я пропустил, – сказал Квелл.

– Он буквально, – сказала Наперсточек, показывая на дорогу.

Вслед за Квеллом они подошли к неясным каракулям в дорожной пыли.

– Ради Худа, это еще что?

– Карта, конечно.

– Какая карта?

– Куда нам идти.

Рекканто Илк присел на корточки, чтобы разглядеть рисунок, и покачал головой.

– Я не вижу даже острова, на котором мы находимся. Это тупая карта, Картофаг. – Он выпрямился и кивнул остальным. – Вот что бывает, когда свяжешься с мертвецом. Клянусь вам, здравый смысл пропадает первым делом, когда становишься ходячим мертвяком – ну почему так?

Братья Валуны задумчиво молчали, как будто обдумывали возможный ответ. Потом, посмотрев на хмурые лица друг друга, рассмеялись. Амба фыркнул, и пришлось вытирать соплю с верхней губы тыльной стороной ладони.

– Я, наверное, с ума сошла, – прошептала Наперсточек.

Квелл спросил:

– Это ты тут какие-то ворота нарисовал, Картограф?

– Без подробностей, но да. Я не могу дать им силу. А вы можете.

– Возможно, – задумался Квелл, – но я не узнаю ничего в твоем рисунке и из-за этого нервничаю.

Картограф обошел рисунок и ткнул сморщенным пальцем в дальний конец карты.

– Видишь эту прямую глубокую бороздку? Все остальные тропы вливаются в эту, в ту, которая нам нужна. Лучшие карты показывают правильное направление. Лучшие карты – те, которые ведут к цели.

Рекканто Илк озадаченно почесал затылок.

– Так для этого и нужны карты – про что он лопочет?

– Не все карты, – поправил его Картограф, тряхнув головой (и Наперсточек решила, что нет ничего печальнее трясущего головой мертвеца). – Объективное представление – лишь одна из форм в искусстве картографии, и даже не самая полезная.

– Как скажешь, – сказал мастер Квелл. – И все же я сомневаюсь.

– У тебя нет особого выбора, волшебник. Фургон поврежден. Матримониальный спор выплеснулся за пределы городка и скоро охватит весь остров пожаром сомнительных версий: кто что сказал.

– А он уже лучше соображает, чем раньше, – заметила Фейнт.

– Это точно, – согласился Рекканто.

– Да, я все больше прихожу в себя, – сказал Картограф, снова одарив окружающих отвратительной улыбкой.

Всех передернуло.

– А отчего же, – спросил Квелл, – ты прежде не демонстрировал таких талантов?

Труп выпрямился.

– Я проявил множество талантов в этом путешествии – каждый раз самых нужных в тот момент. Про кокосы забыл?

Фейнт закатила глаза и сказала:

– Ну как можно забыть про кокосы?

– Кроме того, – продолжил Картограф, – как незваный гость, я чувствую настоятельную потребность принести пользу в предприятии. – Потрепанной рукой он ткнул в каракули на дороге. – Вложи сюда силу, мастер Квелл, и мы найдем свой путь.

– И где-то сможем остановиться на время?

Картограф пожал плечами.

– Я не способен предвидеть, что нас ожидает, только в целом понимаю, что особых опасностей нет.

Квелл выглядел так, словно ему опять нужно в кусты. Однако он снова повернулся к фургону.

– Все на борт. Наперсточек, ты со мной внутри, как обычно. И ты тоже, Маппо. – Он помолчал. – Остальные, готовьтесь.

– К чему? – спросил Остряк.

– Ко всему, разумеется.

Рекканто, все еще гордый своим выпадом с колен, похлопал ладонью по обширной спине воина.

– Не журись, дружище, со временем привыкнешь ко всему этому. Если, – добавил он, – оно раньше тебя не убьет.

Картограф поднял веревку.

– Сделайте одолжение, кто-нибудь: привяжите меня к колесу.

Ночь окутывает Заселенную равнину. Звезды на огромном небосводе бледные и расплывчатые, словно они не желают сверкать посреди странно тяжелой тьмы. Даже койоты не кричат в эту ночь. Волки разбегаются, полуслепые, в непонятном ужасе, и некоторые будут бежать, пока сердце не разорвется.