До дня губернаторских выборов оставалось ещё три месяца, и опросы общественного мнения показывали, что у Флетчера перевес на двенадцать пунктов, но он знал, что, если сумеет доказать невиновность Ната, это соотношение за одну ночь может измениться в обратную сторону.

Процесс должен был начаться 11 июля, но главные телевизионные студии уже установили камеры на крыше дома перед зданием суда и вдоль тротуаров, а на улицах телеоператоры с ручными камерами брали интервью у всех, кто имел хотя бы отдалённое отношение к процессу, несмотря на то, что до суда оставалось ещё несколько дней.

Флетчер и Нат старались вести свои предвыборные кампании, как будто ничего не случилось, хотя все знали, что это не так. Они быстро обнаружили, что нет зала, который не был бы битком набит, нет митинга, на который не пришли бы тысячи людей, обеда, на который билеты не были бы моментально распроданы, — даже в самых дальних районах штата. Когда Флетчер и Нат пришли на вечер сбора пожертвований на ортопедическое отделение больницы имени Гейтса, билеты шли по пятьсот долларов каждый. Это был один из тех редких случаев, когда пожертвования лились рекой. В течение нескольких недель было собрано больше денег, чем на концерты Фрэнка Синатры.[71]

В ночь перед началом процесса ни Нат, ни Флетчер глаз не сомкнули, а начальник полиции даже не лёг спать. Дон Калвер отрядил сто полисменов, чтобы укомплектовать пост перед зданием суда, грустно заметив, что хартфордские мелкие жулики, небось, воспользуются тем, что почти все его силы стянуты в одно место.

Флетчер первым явился в суд и сразу же дал понять журналистам, что не будет делать никаких заявлений и отвечать на вопросы до вынесения вердикта. Через несколько минут приехал Нат в сопровождении Тома и Су Лин, и если бы не помощь полиции, им ни за что не удалось бы пробраться в зал суда.

В здании Нат прошёл по длинному коридору в судебный зал номер семь, по совету своего адвоката отвечая на приветствия доброжелателей лишь вежливыми кивками. Когда он вошёл в зал суда и двинулся по центральному проходу, то почувствовал, что в него впились сотни глаз. Он занял место слева от Флетчера за столом защиты.

— Доброе утро, советник, — сказал Нат.

— Доброе утро, Нат, — ответил Флетчер, подняв голову от бумаг. — Надеюсь, вы подготовились к неделе скуки, пока мы будем отбирать присяжных.

— Вы нарисовали себе образ идеального присяжного? — спросил Нат.

— Это — не так-то просто, — парировал Флетчер, — потому что я не могу понять, отбираю ли я людей, которые на выборах проголосуют за вас или за меня.

— Неужели в Хартфорде не наберётся двенадцати человек, которые проголосуют за вас? — спросил Нат.

Флетчер улыбнулся.

— Я рад, что вы не потеряли чувства юмора, но, когда присяжные будут утверждены, пожалуйста, сохраняйте серьёзный и сосредоточенный вид — вид человека, который стал жертвой ужасной несправедливости.

Флетчер оказался прав, потому что только к вечеру в пятницу полный состав присяжных и двое запасных присяжных наконец заняли свои места после доводов, контрдоводов и нескольких возражений, выдвинутых обеими сторонами. В конце концов были отобраны семеро мужчин и пять женщин. Две женщины и один мужчина были чернокожие; пять присяжных были люди свободных профессий, две женщины — работающие матери, трое рабочих, секретарша и один безработный.

— Как насчёт их политических взглядов? — спросил Нат.

— Я думаю: четыре республиканца и четыре демократа. Не знаю, кто остальные.

— Ну, и какова ваша следующая проблема, советник?

— Она заключается в том, чтобы вытащить вас и заработать голоса тех четырёх, в которых я не уверен, — сказал Флетчер, прощаясь с Натом на ступенях здания суда.

Приходя вечером домой, Нат быстро забывал о суде: его мысли всякий раз возвращались к Льюку. Но, сколько он ни пытался обсуждать с Су Лин что-то другое, у неё на уме было только одно.

— Если бы я поделилась с Льюком своим секретом, — снова и снова повторяла она, — он, может быть, сейчас был бы жив.

В следующий понедельник присяжных привели к присяге, и судья Кравиц предложил прокурору штата сделать вступительное заявление.

Ричард Эбден медленно поднялся со своего места. Это был высокий элегантный седой мужчина с репутацией человека, умеющего обольщать присяжных. Он был одет в тёмно-синий костюм — как обычно, когда открывал судебное заседание. Белая рубашка и голубой галстук внушали доверие.

Прокурор штата гордился своим послужным списком обвинительных приговоров. Это было парадоксально, потому что в жизни он был человеком с мягкими манерами, ходил в церковь и даже пел басом в местном хоре. Эбден встал, отодвинул стул и, выйдя из-за стола, обратился к присяжным.

— Господа присяжные, — начал он, — за многие годы своей практики я редко встречался с таким очевидным делом об убийстве, как это.

Флетчер наклонился к Нату и прошептал:

— Не волнуйтесь, он всегда так начинает, — и сейчас он скажет: но, несмотря на это…

— Но, несмотря на это, я подробно изложу вам события позднего вечера и раннего утра 12-го и 13 мая. Мистер Картрайт, — сказал он, обратив свой взгляд на обвиняемого, — выступил по телевидению вместе с Ралфом Эллиотом — популярным и уважаемым членом нашей общины и, что, возможно, ещё важнее, человеком, имевшим большие шансы стать кандидатом от республиканской партии и затем губернатором нашего любимого штата. Это был человек на вершине своей карьеры, и он заслужил благодарность своих сограждан за годы бескорыстного служения общине. Но какая награда его ожидала? Он был убит своим ближайшим соперником.

И как произошла эта трагедия? Мистеру Картрайту в телестудии был задан вопрос, не является ли его жена нелегальной иммигранткой, — так уж безжалостна политика! — вопрос, на который мистер Картрайт был не склонен отвечать. А почему? Потому что он знал, что это — правда, и молчал об этом двадцать лет. Но, отказавшись ответить на вопрос, что потом делает мистер Картрайт? Он пытается переложить вину на Ралфа Эллиота. Как только передача кончается, он начинает осыпать Эллиота ругательствами, называет его мерзавцем, обвиняет его в том, что тот подстроил вопрос, и, более того, говорит: «Я всё-таки убью вас». — Эбден посмотрел на присяжных и медленно повторил: — «Я всё-таки убью вас».

Не полагайтесь на мои слова, чтобы признать мистера Картрайта виновным, потому что вы убедитесь в том, что это не слух, не показание с чужих слов, не предмет моего воображения, ибо разговор между двумя соперниками был записан по телевидению для потомства. Я понимаю, что это необычно, ваша честь, но в данных обстоятельствах я хотел бы прямо сейчас прокрутить присяжным видеоплёнку.

Эбден кивнул своему помощнику за столом обвинения, и тот нажал кнопку.