сопроводил его мрачным предостережением: «Этот вопрос не имеет большого значения для пожилых людей, так или иначе, они скоро оставят этот мир, но я с тревогой наблюдаю за молодежью…<…> что их ожидает впереди, если Господь устанет от человечества?» Тем самым он не только обратил внимание присутствующих на причинно-следственную связь между решением и последствиями с напоминанием об их разнесении во времени, когда за решения отцов приходится отвечать детям, но и своей отсылкой к Всевышнему, который может «устать от человечества», показал глубину критичности положения. Переходя к поиску ответа на поставленный вопрос, Черчилль сразу предупредил, что «от водородной бомбы нет гарантированной защиты». Понимая, что всеобщее разоружение невозможно, он указывал, что «единственной разумной политикой для свободного мира на следующие несколько лет» станет политика «сдерживания». А для этого у Великобритании должно появиться собственное термоядерное оружие, и перенимающим у него эстафету государственным мужам предстоит двигаться одновременно в противоположных направлениях: наращивая военную мощь и ведя переговоры по сокращению вооружений. Понимая, что этот путь будет непростым, британский лев закончил выступление следующим призывом: «Возможно, настанет день, когда честность в игре, любовь к ближнему, уважение к справедливости и свободе позволят измученным поколениям триумфально покинуть отвратительную эпоху, в которой мы с вами живем, и устремиться к сияющим и безоблачным далям. А пока этот день не настал, никогда не отступайте, никогда не поддавайтесь слабости, никогда не отчаивайтесь»{438}.

Через неделю после своего выступления Черчилль сообщил Идену, что покинет свой пост 5 апреля. За оставшееся время он еще раз попытается изменить свое решение, но увидев настрой своих коллег, считавших, что время пришло, сдержит слово. 1 апреля на Даунинг-стрит отметили 70-летний юбилей Клементины. По воспоминаниям очевидцев, Черчилль «выглядел усталым и старым». 4-го числа в резиденции премьер-министра тоже принимали гостей – королеву с супругом. Журналисты раздули этот инцидент до колоссальных размеров, отметив беспрецедентный характер подобного действа. На самом деле прецедент был. Георг VI в аналогичной ситуации навестил Стэнли Болдуина в момент отставки последнего в 1937 году. Так или иначе, но появление монарха на Даунинг-стрит все равно было событием экстраординарным и, несомненно, говорило об огромном уважении Ее Величества к своему самому знаменитому подданному. 5 апреля Черчилль провел заседание Кабинета, последнее в своей жизни. Он сообщил министрам, что на сегодняшней аудиенции в Букингемском дворце будет просить королеву принять его отставку. Он поблагодарил всех за достойную службу и пожелал всем дальнейших успехов. На аудиенции королева предложила своему первому министру стать герцогом Лондонским, но он ответил отказом. Учитывая, что в истории Британии монарх вот уже сто лет не жаловал своим подданным, в чьих жилах не текла королевская кровь, столь высокого титула, само предложение и отказ выглядели драматично. На самом деле, прежде чем королева подняла эту тему, Дж. Колвилл узнал мнение премьер-министра насчет титула. Черчилль хотел войти в историю под своей фамилией. Благодаря подготовительной работе королева не нарушила традицию и одновременно продемонстрировала уважение к личности государственного деятеля. Колвилл боялся, что, поддавшись эмоциям и обаянию Елизаветы II, Черчилль, который не знал о закулисных обсуждениях, изменит свое решение и согласится принять титул. Но всё обошлось. Пожилой джентльмен ответил, что «собирается продолжить работу в Палате общин, пока мне позволяет мое здоровье»{439}.

Прежде чем покинуть резиденцию на Даунинг-стрит, Черчилль попросил еще раз посмотреть на комнату заседаний, где в годы войны он провел столько времени и принял столько судьбоносных решений. В помещении было темно. Когда включили свет, обнаружилось, что зал был приготовлен для уборки: все кресла накрыты и расставлены по стенам. Осмотрев помещение, Черчилль развернулся и направился к выходу. Покидая резиденцию, он показал знак V, после чего сел в автомобиль и направился в Чартвелл, где его также уже ждала толпа журналистов. Отвечая на вопрос одного из них, какие чувства он испытывает, сложив с себя полномочия премьера, он произнес: «Всегда приятно вернуться домой». На самом деле приятного было мало, да и дома Черчилль долго не задержался, отправившись 11-го числа в запланированное путешествие на Сицилию, в Сиракузы. Перед отъездом он получил письмо от королевы, в котором она сообщала, что ей «не хватает и в дальнейшем будет не хватать совета и одобрения» ее первого премьера. В ответном послании Черчилль поддержал королеву в назначении Идена. На самом деле, это был неудачный выбор. «Я не верю, что Энтони справится», – сказал он Колвиллу за день до своей отставки. Черчилль оказался прав. Иден продержался на ответственном посту меньше двух лет и покинул большую политику после Суэцкого кризиса. Оценивая события, произошедшие в конце 1956 года в Египте, Черчилль заметил: «Я никогда не ввязался бы в это, не заручившись предварительно поддержкой американцев, а если бы и ввязался, то никогда бы не отступил»{440}.

Саммит, за проведение которого так ратовал Черчилль и которого он не дождался, находясь на Даунинг-стрит, пройдет 18–23 июля 1955 года в Женеве. Сравнивая даты этого события и отставки, возникает ощущение, что после почти полувека в большой политике нашему герою не хватило всего трех с половиной месяцев для достижения последней цели. На самом деле это ощущение ошибочно, поскольку отсутствие Черчилля на первом саммите, который, кстати, не привел к долгожданной разрядке, также оказалось «скрытым благословением». Пожилой политик все чаще становился жертвой лени, особенно в изучении повестки заседаний, ему требовалось время, чтобы сконцентрироваться, к тому же он стал еще более сентиментален, что могло негативно повлиять на принимаемые им решения. В целом же Черчилль не изменил своего отношения к внешнеполитической ситуации. Он сохранял веру в то, что «Россия сможет работать вместе с Западом над построением объединенной Европы», и возлагал надежды на союз Великобритании и США. России он желал «найти мир и изобилие», которые гораздо лучше «войны на уничтожение», веря, что «мудрость и терпение» восторжествуют, «завоевав умы и обуздав человеческие страсти»{441}.

Как Черчилль планировал провести время в отставке? После возвращения из Италии он признался, что теперь «собирается убивать время, пока оно не убьет меня». Через год, когда личный врач спросил его, чем бы он хотел заняться, Черчилль ответил: «Мне нечего больше делать, только умереть»{442}. На самом деле он не хотел умирать. Кроме того, у него оставались незавершенные дела. В конце апреля 1961 года вышел последний сборник его речей – «Неписаный союз», объединивший под одной обложкой 69 выступлений в период с 1953 по 1959 год. Но и это еще не всё. Был проект, работа над которым началась больше пятнадцати лет назад и на завершение которого у него наконец-то появилось время.

Последний проект

Покинув арену политической борьбы, Черчилль вновь погрузился в бурную реку литературного творчества, истоки которой уходили в далекий 1929 год. Именно тогда, оставив Казначейство и пытаясь найти для себя очередную большую тему, он решил поведать читателям многовековую историю англоязычных народов. Во многом для автора это было уникальное произведение, которое в отличие от других работ исторического жанра не было посвящено исключительно Черчиллю и его семье, а охватывало значительный временной промежуток в две тысячи лет и, главное, имело конкретную политическую цель – обосновать единство англоязычных стран. В 1932 году Черчилль договорился с руководством Cassell о написании к 1938 году за 20 тыс. фунтов трехтомного сочинения объемом 400 тыс. слов, описывающего две тысячи лет истории Британии – от вторжения Цезаря на Туманный Альбион до победы в Первой мировой войне. Учитывая увеличившийся объем «Мальборо», а также сдвинувшиеся сроки завершения биографии «герцога Джона», к работе над новой книгой Черчилль смог вплотную приступить только в середине 1938 года.