Лэшер лег рядом с ней, положив руку ей на живот. На лице унего играла улыбка.

— Да, моя дорогая. Моя любимая. Ребенок жив. Он там.Это девочка. Она может меня слышать.

Роуан закричала.

Весь ее гнев обратился на неродившегося ребенка, которого нужнобыло во что бы то ни стало убить, убить, убить. Но когда она откинулась наспину, обливаясь потом и смердя жутким запахом рвоты, который остался у нее ворту, то услышала звук, похожий на чей-то плач.

Лэшер пел странную песню, которая более всего походила нажужжание.

И вдруг раздался плач.

Она закрыла глаза, вся обратившись в слух.

Но не услышала никакого плача. Но зато смогла различитьтоненький голосок, звучавший у нее внутри и говоривший с ней на понятном ей безслов языке. Находящееся в ней существо искало ее любви и утешения.

«Я никогда больше не причиню тебе боль», — подумала Роуан ив ответ получила безмолвное выражение благодарности и любви.

Господи! Лэшер был прав! В ней росло живое существо. Непросто росло, но слышало ее и ощущало всю ее боль.

— Тебе не придется ее долго носить, — произнесЛэшер. — Я буду заботиться о тебе от всей души. Ты моя Ева, но толькобезгрешная. Когда ребенок родится, если захочешь, можешь умереть.

Роуан ничего ему не ответила. Какой в этом был смысл? Еесогревала мысль, что впервые за два месяца у нее появился еще кто-то, с кемможно было поговорить. Поэтому она молча отвернулась…

В том же костюме цвета морской волны, в котором онаприсутствовала на похоронах, и любимой блузке с кружевными гофрированными манжетамиЭнн-Мэри Мэйфейр чинно восседала на жесткой кушетке из бежевого пластика,стоявшей в вестибюле больницы. Мона увидела ее сразу, как только вошла.Скрестив ноги и сдвинув темные очки на самый кончик носа, Энн-Мэри читалажурнал. Во всем ее облике — в зачесанных назад и скрученных ракушкой черныхволосах, изящном носе, крохотном ротике и даже в больших очках, придававших ейинтеллигентный и одновременно туповатый вид, — как всегда, было нечтопривлекательное.

Энн-Мэри подняла взгляд и молча смотрела на приближавшуюсяМону. Чмокнув ее в щеку, та уселась рядом на кушетку.

— Тебе звонил Райен? — поинтересовалась Энн-Мэри.

Она говорила тихо, чтобы их никто не слышал, хотя в залитомярким светом вестибюле было малолюдно. Поодаль от них в небольшом углублениинаходился лифт, двери которого беспрестанно открывались и закрывались. У стойкирегистратуры с большим безликим стендом никого не было.

— Что с мамой? — осведомилась Мона.

Она ненавидела это место. Внезапно ей пришла на умдерзновенная мысль. Когда она станет очень богатой и будет владеть огромнымсостоянием Мэйфейров, которое вложит во все отрасли экономики, то непременноуделит внимание дизайну интерьеров и попытается оживить такие холодные истерильные помещения, как эта больница. Потом Мона вспомнила о Мэйфейровскоммедицинском центре. Безусловно, нужно продолжать реализацию грандиозногопроекта. Она должна помочь в этом Райену. И никто не сможет заткнуть ей рот.Завтра же следует поговорить с Пирсом. А потом и с Майклом, как только тотнемного придет в себя после такого множества потрясений. Мона посмотрела наЭнн-Мэри.

— Райен сказал, что мама здесь.

— Да. И, по словам медсестер, сопровождавших ее сегодняутром, она уверена, будто мы только и думаем о том, чтобы навсегда упрятать еев сумасшедший дом. Ей вкололи снотворное, и, полагаю, она до сих пор спит. Кактолько она проснется, сиделка немедленно сообщит мне. Но, спрашивая тебя, яимела в виду совсем другое. Райен звонил тебе насчет Эдит?

— Нет, а что с ней случилось?

Мона почти не знала Эдит, внучку Лорен, — робкую, темне менее со всеми конфликтующую затворницу, обитавшую на Эспланейд-авеню ипрактически все свое время посвящавшую кошкам. Она крайне редко выходила издома и не имела обыкновения посещать даже такие важные церемонии, как похороны.Эдит… Мона не могла вспомнить, как та выглядит.

Энн-Мэри выпрямилась и, бросив журнал на стол, поправилаочки, вновь спрятав за ними свои красивые глаза.

— Эдит умерла сегодня в полдень. В результатекровотечения, как и Гиффорд. Райен велел, чтобы женщины из нашей семьи неоставались в одиночестве. Вероятно, причина кроется в каком-то наследственномзаболевании. Поэтому рядом с нами всегда должен кто-нибудь находиться. Тогда,если что-нибудь случится, можно будет позвать на помощь. Ведь Эдит и Гиффорд вроковой миг были одни.

— Ты шутишь! Ушам своим не могу поверить! Ты хочешьсказать, что Эдит Мэйфейр мертва?! Или я тебя неправильно поняла?

— К сожалению, это так. Ты все поняла правильно. Подумай,каково было Лорен, когда она обнаружила внучку. Она пошла к Эдит, чтобыотругать за то, что та не явилась на похороны Гиффорд. А вместо этого нашла еемертвой на полу в ванной. Бедняжка умерла от потери крови и лежала в окружениикошек, которые облизывали ее со всех сторон.

Некоторое время Мона ошеломленно молчала. Ей надо былособраться с мыслями и обмозговать обрушившуюся на нее, как снег на голову,новость, а также решить, что из услышанного она может рассказать другим и скакой целью. Кроме того, весть ее глубоко потрясла.

— Так ты говоришь, у нее открылось такое же маточноекровотечение?

— Ну да. Не исключено, что его причиной был выкидыш. Покрайней мере, так говорят. Но, зная Эдит, я категорически заявляю, что этосовершенно невозможно. Как, впрочем, и в случае с Гиффорд. Ни та, ни другая немогли быть беременны. Сейчас как раз врачи делают вскрытие. По крайней мере,семья, вместо того чтобы зажигать свечи, читать молитвы и обмениваться злымивзглядами, занялась хоть каким-то делом.

— Это хорошо, — мрачно проговорила Мона,погружаясь в себя и надеясь, что собеседница хоть на минуту умолкнет и оставитее в покое. Но не тут-то было.

— Знаешь, все ужасно расстроены, — продолжалаЭнн-Мэри. — Но нам прежде всего необходимо выполнять данные указания. Очевидно,кровотечения случаются не только во время выкидыша. Словом, если тыпочувствуешь слабость или какие-нибудь другие неприятные ощущения, не пытайсясправиться с ними сама. С тобой обязательно должен быть кто-то способныйоказать незамедлительную помощь.