Мона кивнула в знак согласия, блуждая невидящим взором поголым стенам вестибюля с развешанными по ним немногочисленными табличками, поцилиндрической формы пепельницам, заполненным песком. Всего полчаса назад,когда она крепко спала в доме Майкла, с ней тоже приключилось нечто странное.Проснулась она оттого, что почувствовала чье-то прикосновение. Оно было такимже явственным, как сопровождавший его запах и льющаяся из виктролы мелодия.Мона вновь словно воочию увидела окно с поднятой вверх рамой и ночь за стенамиособняка, окутавшую мраком дубовые и тисовые деревья. Потом попыталасьприпомнить запах.

— Скажи мне что-нибудь, девочка, — теребила ееЭнн-Мэри. — Я за тебя беспокоюсь.

— Со мной все хорошо. Правда. Лучше нам в самом делепоследовать совету дяди Райена и ни на миг не оставаться в одиночестве.Независимо от того, может ли кто-нибудь из нас быть беременной или нет. Тысовершенно права. Ну да ладно. Я поднимусь наверх. Хочу взглянуть на маму.

— Не надо ее будить.

— Ты, кажется, сказала, что она спит с утра? А вдругона в коме? Или, не приведи Бог, вообще умерла?

Энн-Мэри с улыбкой покачала головой, взяла в руки журнал ивновь принялась за чтение.

Мона повернулась, чтобы уйти.

— Не затевай с ней никаких споров, — крикнула ейвслед Энн-Мэри.

Двери лифта тихо открылись на седьмом этаже. Именно здесьнаходились палаты, которые всегда предоставляли Мэйфейрам, если не былонеобходимости помещать их в какое-нибудь специализированное отделение. В ихраспоряжении имелись отдельные комнаты с прихожими и маленькими кухнями, гдеони могли приготовить себе кофе в микроволновой печи или хранить в холодильникемороженое. Алисия попала в больницу уже в пятый раз. Прежние причины еегоспитализации были самыми разными: обезвоживание, истощение, сломанная лодыжкаи попытка самоубийства. И всякий раз она клялась, что больше никогда непозволит уложить себя на больничную койку. Скорее всего, родственникам пришлосьприбегнуть к принудительным мерам.

Мона тихо побрела по коридору. Мельком бросив взгляд всторону смотрового кабинета, она увидела собственное отражение в темном стеклеи осталась им крайне недовольна: ведь она давно уже перестала быть ребенком, ибесформенно висевшее на ее фигуре белое ситцевое платьице выглядело слишкомнесуразно. Впрочем, это обстоятельство заботило ее меньше всего.

Странный запах она ощутила, когда достигла западного крыласедьмого этажа. Это был тот же самый незабываемый запах, что и в доме Майкла.

Мона остановилась и сделала глубокий вдох, впервые в жизниосознав, что такое страх. Отвратительное ощущение. Склонив голову набок, онастояла как вкопанная, не зная, что делать дальше. Неподалеку от нее находилсявыход на лестничную клетку. Впереди — ряд дверей и еще один выход впротивоположном конце отделения. Возле стола в коридоре сидели какие-то люди.

Будь сейчас рядом с ней Майкл, она распахнула бы дверь налестницу и проверила бы, нет ли там того, кто издавал этот запах.

Но странное благоухание с каждой минутой ощущалось всеменьше и меньше. Пока она стояла и раздумывала, злясь на себя за то, что ей нехватает мужества толкнуть проклятую дверь, ее открыл кто-то другой. Дверь сшумом захлопнулась, а вошедшим оказался молодой врач с перекинутым через плечостетоскопом. Насколько Мона успела заметить, лестничная площадка была пуста.

Однако кто-то вполне мог спрятаться выше или ниже. Запахпродолжал ослабевать, хотя, возможно, Мона просто постепенно к нему привыкала.Стремясь как можно дольше и полнее ощутить насыщенный, чувственный и изысканныйаромат, она еще раз глубоко втянула в себя воздух.

Что же это за запах?

Пройдя через двойные двери, ведущие непосредственно вотделение, она почувствовала, что он вновь усилился. Внутри сиял островоксвета, ограниченный высокими деревянными шкафчиками. В центре его три медсестрычто-то писали, сидя за столом. Одна из них одновременно шепотом разговаривалапо телефону, остальные, судя по всему, были целиком поглощены работой.

Никто не обратил внимания на Мону, когда она прошла мимо ихпоста в узкий коридор. С приближением к палате запах становился сильнее исильнее.

— Господи! Только не это! — шепотом взмолиласьМона.

Справа и слева Мона увидела несколько дверей, но еще прежде,чем она прочла надпись на одной из них: «Алисия (Си-Си) Мэйфейр», запахбезошибочно подсказал, куда идти.

Дверь в палату матери оказалась слегка приоткрытой. Вкомнате царила тьма. Единственное окно выходило в маленький двор-колодец, арасположенная напротив стена здания была совершенно глухой. Под белымпокрывалом головой к стенке неподвижно лежала женщина. Небольшое устройство,расположенное рядом с кроватью, контролировало процесс внутривенного вливания.Из прозрачного как стекло пластикового пакета через тонкую трубочку в правуюруку женщины поступал раствор глюкозы. Обернутая пластырем рука покоилась на белойпростыне.

Мона немного постояла, не решаясь войти, а потом резкимдвижением стремительно распахнула дверь и так же быстро закрыла ее за собой,чтобы оглядеть расположенную справа ванную. Фарфоровый унитаз. Пустая душевая.Потом она наскоро обежала взглядом остальное пространство палаты и лишь послетого, как убедилась, что, кроме них с матерью, в комнате никого нет, перевелавзгляд на кровать.

Профиль матери, все изгибы и черточки изможденного,утонувшего в большой мягкой подушке лица поразительно напоминали лицо ееусопшей сестры Гиффорд, покоившейся в гробу.

Одеяло, под которым лежала мать Моны, было безукоризненнобелым, за исключением одного красного пятна почти в самом центре, как раз возлеруки, к которой пластырем была прикреплена игла с трубочкой.

Мона подошла ближе и, схватившись за хромированную спинкукровати, коснулась пятна. Мокрое. И тут она увидела, что прямо у нее на глазахкрасное пятно быстро увеличивается в размерах и расплывается по ткани. Снизуявно что-то сочилось. Мона выдернула одеяло из-под обмякшей руки матери, но тане шелохнулась. Алисия была мертва. Вся кровать пропиталась кровью.

Мона услышала позади какие-то звуки, а вслед за нимираздался хрипловатый и неприветливый шепот:

— Послушай, милочка, не надо ее будить. Нам пришлосьздорово с ней повозиться сегодня утром.

— Давно ли вы справлялись о ее самочувствии? —осведомилась Мона, поворачиваясь к медсестре.

Сиделка уже успела заметить кровь.

— Боюсь, нам не удастся ее добудиться, — сказалаей Мона. — Будьте любезны, позовите сюда мою родственницу, Энн-Мэри. Онаждет внизу, в вестибюле. Попросите ее немедленно подняться.