В комнате связи, которая прежде была обычной спальней, Саймон Паксман внимательно прислушивался к знакомому голосу, звучавшему с пленки большого магнитофона. Мартин сначала дважды слово в слово прочел сообщение Иерихона по-арабски, потом тоже дважды – в своем переводе на английский.

Паксман почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Получалось, что они в чем-то просчитались, и очень серьезно просчитались. По их данным того, что он услышал, никак не могло быть. Два радиста молча стояли рядом.

– Это он? – требовательно спросил Паксман, как только магнитофон умолк. Первой мыслью было, что Мартина схватили и сообщение на самом деле передал иракский агент, выдающий себя за Мартина.

– Он, я проверил по осциллографу. Я совершенно уверен, что это он.

Голос каждого человека имеет характерные тон и ритм, в нем специфически чередуются высокие и низкие звуки, понижение и повышение громкости. Эти характеристики можно записать и изобразить на экране осциллографа в виде сложного графика, напоминающего электрокардиограмму.

Голос одного человека всегда будет отличаться от голоса другого, как бы тот ни старался подражать первому. Перед отправкой в Багдад голос Майка Мартина несколько раз записали на таком приборе, а потом после каждой передачи из Багдада сравнивали с оригиналом, учитывая эффекты замедления и ускорения записи, возможные искажения в процессе магнитофонной записи или передачи по каналам спутниковой связи.

И на этот раз голос из Багдада сравнили с записанным голосом Мартина. Сомнений не было: это говорил Мартин и никто другой.

Потом у Паксмана мелькнула мысль, что Мартина могли схватить и пытками заставить работать на иракцев; тогда это сообщение могло быть передано под контролем иракских спецслужб. Паксман тут же отверг такое объяснение как чрезвычайно маловероятное.

Во-первых, они заранее договорились об условных знаках – словах, паузах, колебаниях, покашливании, – которые предупредили бы тех, кто принял сообщение в Эр-Рияде, что Мартин передал его не по своей воле. Во-вторых, предыдущее сообщение Мартина было получено всего лишь три дня назад.

Спору нет, иракская секретная полиция не любит миндальничать, но оперативностью она не отличалась никогда. А Мартина не так просто сломить. Если бы его так быстро «сломали» и заставили работать на Ирак, то после пыток он был бы уже развалиной, в нем бы едва теплилась жизнь, а это сказалось бы на его голосе.

Следовательно, у Мартина было все в порядке, а переданное им сообщение он действительно только что получил от Иерихона. И все равно в этом уравнении оставалось слишком много неизвестных. Иерихон мог сказать правду, но мог ошибаться или даже лгать.

– Позовите Джулиана, – приказал Паксман одному из радистов.

Пока радист будил шефа саудовского бюро Сенчери-хауса, который спал наверху, Паксман по линии спецсвязи позвонил своему американскому коллеге Чипу Барберу.

– Чип, приезжайте сюда. И лучше поторопитесь, – сказал он.

С Барбера сон как рукой сняло. Что-то в тоне английского коллеги подсказало ему, что сейчас не время для ленивых сонных пререканий.

– Какие-нибудь сложности, старина?

– Похоже, что так, – согласился Паксман.

Барбер натянул свитер и брюки прямо на пижаму и уже через тридцать минут, в час ночи, был на другом конце города, в местной штаб-квартире Сенчери-хауса. К тому времени у Паксмана был уже отпечатан на двух языках текст сообщения. Оба радиста, проработавшие на Среднем Востоке не один год и хорошо знавшие арабский, подтвердили, что перевод Мартина точен.

– Он шутит, должно быть, – пробормотал Барбер, прослушав запись сообщения.

Паксман показал результаты своих проверок подлинности голоса Мартина.

– Послушайте, Саймон, пока что Иерихон всего лишь сообщает, будто бы он слышал, как сегодня утром – простите, вчера утром – Саддам сказал, что у него есть атомная бомба. Но ведь не исключено, что Саддам врал. Для него соврать ничего не стоит.

Впрочем, такие проблемы решались не в Эр-Рияде. Местные бюро ЦРУ и Интеллидженс сервис могли передавать своим генералам полученную от Иерихона тактическую и даже стратегическую информацию военного характера, но политические вопросы решались в Вашингтоне и Лондоне. Барбер бросил взгляд на часы. В Вашингтоне было семь вечера.

– Сейчас там готовят коктейли, – сказал он. – Я бы порекомендовал им что-нибудь покрепче. Я незамедлительно передам сообщение в Лэнгли.

– А в Лондоне подходит время для какао и бисквитов, – заметил Паксман. – Я сообщу в Сенчери-хаус. Пусть там разбираются.

Барбер уехал. Он отправил Биллу Стюарту надежно зашифрованную копию сообщения Иерихона, указав наивысшую – «космическую» – категорию срочности. Это значило, что где бы ни находился в тот момент Стюарт, шифровальщики разыщут его и вызовут к линии спецсвязи.

Паксман отправил такое же послание Стиву Лэнгу. Того разбудили среди ночи, ему пришлось оставить свою теплую постель и в промозглую погоду мчаться в Лондон.

После этого Паксману оставалось сделать еще одно дело. На четыре часа утра было предусмотрено «окно» для передачи инструкций Мартину. Паксман дождался нужного времени и отправил в Багдад короткое, но совершенно недвусмысленное указание. В нем Мартину приказывалось впредь до особого уведомления не появляться вблизи ни одного из шести тайников. Просто на всякий случай.

В ухаживании за фрейлейн Эдит Харденберг иорданский студент Карим медленно, но верно шел к своей цели. Теперь, когда они гуляли по улицам старой Вены, а под их ногами потрескивал лед на замерзших лужицах, она даже позволяла ему держать себя за руку. Фрейлейн Харденберг призналась себе, что ей приятно, когда ее держит за руку молодой мужчина.

На второй неделе января она купила билеты в «Бургтеатер» (заплатил за билеты Карим). В тот вечер ставили пьесу Гриллпарцера «Гигус и его перстень».

Фрейлейн Харденберг заранее с восторгом объяснила Кариму, что это пьеса о старом короле, у которого было несколько сыновей, и что трон должен был унаследовать тот, кому король завещает свой перстень. Карим следил за действием как завороженный и лишь время от времени заглядывал в текст пьесы.

В антракте Эдит с удовольствием перевела Кариму непонятные места в тексте. Позднее Ави Херцог признался Барзилаи, что смотреть этот спектакль было не многим интереснее, чем следить, как сохнет краска на стене.

– Ты – типичный обыватель, – сказал Барзилаи. – У тебя совершенно отсутствует тяга к культуре.

– Я здесь не для того, чтобы повышать свой культурный уровень, – проворчал Ави.

– Тогда работай.

В воскресенье Эдит как благочестивая католичка пошла на утреннюю мессу в церковь Вотивкирхе. Карим объяснил ей, что он, будучи мусульманином, не может сопровождать ее и подождет в кафе по другую сторону сквера.

Позднее, за кофе, который Карим намеренно сдобрил изрядной порцией шнапса, отчего постоянно бледные щеки Эдит слегка порозовели, он рассказал ей, что между исламом и христианством гораздо больше сходства, чем различий: и мусульмане и христиане поклоняются одному истинному Богу, и у тех и у других есть патриархи и пророки, святые книги и моральные заповеди. Эдит со страхом слушала Карима, но в то же время была поражена. Она боялась, что, слушая его крамольные речи, подвергает опасности свою бессмертную душу, однако с удивлением узнала, что ошибалась, считая, будто мусульмане поклоняются идолам.